Универмаг
Шрифт:
Рудина села, опершись о подлокотник и подперев кулаком красивое увядающее лицо, пряча подбородок. Зеленый платок атласно обтянул круглые плечи. Она не знала причины визита директора. Но холодок догадки уже коснулся ее легким ознобом-
– Я жду, Стелла Георгиевна, — проговорил Фиртич. — Расскажите, как вам удалось так подвести Универмаг.
Тень легла на ухоженное лицо Рудиной. Мешки под глазами набухли, потяжелели. Она старела. И чувствовала это физически, как можно чувствовать жару или холод... Нет, она не молчала, она отвечала своему директору. Что брала обувь из боязни штрафов за не-
Фиртич знал, что она лжет, хотя напрямую ее уличить нельзя. Все можно отнести за счет служебной оплошности. Фактов-то нет! Нет фактов! Да и Рудина сама сейчас почти искренне верила в то, что происшедшее — следствие какого-то абстрактного греха. Промашки, если угодно. Но постепенно голос Рудиной терял упругость, слова блекли от беспрестанного повторения. Точно хлопья снега, вяло падающие на давно занесенный и уже бесформенный предмет...
Рудина подумала о том, что все ей здесь надоело. И если пронесет, немедленно уволится и уедет к мужу. Должно пронести! Она ничем не рисковала, вступая в сделку со старичком Платоном Ивановичем. Кто докажет, что тут злой умысел? Кто?!
– Когда-то я хотел вас уволить. — Фиртич умолк, пытаясь справиться с гневом. Его разум еще подавлял бешеные, идущие изнутри нервные толчки. Он ничего не мог с собой поделать. Сколько было срывов и неприятностей на пути к тому, что он считал своим гражданским и профессиональным долгом! Сколько унижений стерпел! И все летит к черту из-за глупости этой женщины... А похоже, не из-за глупости. Но все, о чем поведали девочки, надо еще доказать. Иначе навет. Мало ли какая кошка могла пробежать между сотрудниками отдела.
– Вот что, Стелла Георгиевна... Всю продукцию Второй обувной фабрики разбраковать и вернуть обратно. Всю! Транспортные расходы переложим на фабрику. Через арбитраж. И на ваш отдел. От продавцов до заведующей. Вот так.
Рудина выпятила подбородок и прикусила губу мелкими зубами. Это был самый наихудший вариант для фабрики. В нее вгрызутся инспектора и ревизоры. Особенно после такого ЧП. А там выплывут махинации и Платона Ивановича, и тех, кто стоит за ним... Да, это был наихудший вариант! И вряд ли скандал обойдет стороной Рудину...
Стелла Георгиевна смотрела на Фиртича потяжелевшими глазами. От ее поведения сейчас зависело многое. Надо что-то сделать, что-то предпринять, пока решение Фиртича еще не обрело силу приказа. Пока он здесь, в этом кабинете. Еще мгновение — и Фиртич переступит порог...
Рудина вырвала себя из кресла и загородила Фиртичу дорогу.
– Отмените это решение, Константин Петрович, прошу вас.
Фиртич с изумлением поднял брови. Что за наглость?!
– Прошу вас. Отмените решение. Так будет лучше. И для вас. — Рудина перевела дыхание. — И для вас тоже, поверьте!
Лоб Фиртича полоснули две ломаные морщины.
– Вы не святой. Вы грешный, как и все. Даже больше всех. Почему же вы так жестоки? Себе вы простили, себе вы все прощаете.
– На что вы намекаете? — У Фиртича побелели губы.
От ищущего взгляда Рудиной не ускользнуло, что директор смутился. И в ее воспаленной голове возникла отчаянная мысль. Чем она обернется, Рудина не представляла.
– Вы не безгрешны, Константин Петрович, я это знаю. Сазонов вас при всех обвинил. А вы оставили его на работе. Не захотели сор из избы выносить? Но поверьте, люди со Второй фабрики разыщут концы.
– Вы что, угрожаете мне?! — На ползущем по щеке Фиртича рубце высветились метки старых швов.
– Угрожаю! — Рудина усмехнулась. С видом человека, который знает больше, чем говорит. — Нет, предупреждаю... И никакой реконструкцией вы не прикроете своих грехов, Константин Петрович. Обещаю вам! Мне терять нечего. И тем людям тоже, поверьте...
Фиртич смотрел в ее глаза. Правду сказала Татьяна Козлова: повязана Рудина с людьми со Второй фабрики. За тридцать сребреников... Бешенство душило Фиртича, поднимаясь из тесноты груди к горлу, стучало в висках. Он видел перед собой мерзкое тело черепахи. Из-под зеленого панциря выползали чешуйчатые ноги и рыжая тупая голова. Ноздри Фиртича даже уловили прохладный запах тины, а в лицо пахнула липкая болотная гниль. Черепаха подползала все ближе и ближе. Еще мгновение — и Фиртич задохнется в этом тлетворном смраде...
– Я повторяю: всю... Всю продукцию разбраковать и вернуть обратно. — Фиртич говорил это так, словно бил — наотмашь, с оттяжкой, с удовольствием.
И от каждого слова голова Рудиной дергалась, как от удара. Она бессильно привалилась к стене. Предметы теряли свои очертания, расплывались, словно погружаясь в воду.
Осторожно, будто опасаясь расплескать злость, Фиртич открыл дверь и вышел из кабинета.
5
Дома Фиртич любил работать на кухне. Привычка сохранилась с той поры, когда они жили в однокомнатной квартире.
Кухня, оклеенная серыми обоями, отличалась от комнат только тем, что здесь стояла газовая плита да шкаф с холодильником... Елене тоже нравилось посиживать на кухне. У нее имелся свой уголок, где стояла швейная машина. И гостей нередко принимали на кухне, конечно наиболее близких.
Вот и сегодня Фиртич, приехав домой с Мезенцевой, расположился на кухне. Надо было в спокойной обстановке обсудить завершение переговоров со скандинавами. Елены дома не было. Фиртич и Мезенцева просидели за работой два часа... Фиртич нередко ловил себя на том, что мысли его уходят в сторону. К тому, что увидел на складе. К тому, что произошло в кабинете Рудиной. К тому, о чем рассказали Татьяна Козлова и Анна.
– Вы чем-то встревожены, Константин Петрович? — спросила Мезенцева.
Фиртич не ответил... Скрепя сердце они сократили номенклатуру скандинавов на семнадцать позиций, отыграв более ста тысяч инвалютных рублей. Пришлось отказаться от дорогого залоуборочного агрегата, от двух видов контейнеров... Мезенцева спешила. В девять вечера ей предстояло встретиться с «арчисонами». Она еще не знала, чем их займет. Вероятней всего, посидит где-нибудь в ресторане.
– Только осторожней, Клавдия Алексеевна. Чего доброго, напоретесь на конкурентов, — предупредил Фиртич.