Уния
Шрифт:
– Трудно будет, – сказал я. – Если так верой разбрасываться, можно и к неверным пойти, и к иудеям. Какая разница…
– Латиняне хоть и варвары, но все же свои, – сказал Исидор. – Когда надо выжить, всё прочее становится прочим, то есть несущественным.
Лето от сотворения мира 6946, Праздник Покрова Пресвятой Богородицы
Сегодня диспут, восьмой по счёту. Посвящён он чистилищу, по нашему – мытарствам загробным. Сколько я читал Отцов церкви, и Григория Богослова, и Иоанна Златоуста, и других, нигде про временный огонь чистилища не встречал. Правильно на диспуте Марк эфесский привёл слова из Деяний: «И повелел Он нам проповедовать и свидетельствовать,
– Огонь может быть только вечный, – сказал Марк. – И горит он в аду. Если же огонь временный в чистилище, то выходит, что бесы определяют, куда душе попасть – в ад или рай. Молитва и покаяние – вот что есть мытарства загробные, и по раскаянию посмертному определяется, где душе быть.
Перед диспутом латиняне прислали свое письменное мнение по этому расхождению за подписью Папы. Рассуждение их таково: «От времен апостольских Римская церковь принимает, что души умерших чистыми и свободными от всякой скверны, как то души святых, прямо отходят к блаженству. Души же впавших после Крещения в грехи и потом покаявшихся искренне и исповедовавшихся, но не успевших совершить епитимью, положенную на них духовным отцом и принести покаяние, достаточное для заглаживания грехов, очищаются огнем чистилищным, одни – скорее, другие медленнее, смотря по грехам, и после очищения отходят к блаженству. Их очищению также содействуют молитвы священника, литургии и милостыни. Души умерших в грехе смертном, и также в прародительском грехе, прямо отходят к наказанию». Ссылались латиняне всё больше на своих Отцов церкви: блаженного Августина, Амвросия и Григория Двоеслова. Умысел их понятен – об этих святых Отцах мы только слышали, книг их не читали, даже на Афоне и в Царьграде.
– Апостол Павел ясно указал в послании коринфянам, – ответил Марку эфесскому испанец Торквемада. – «Ибо никто не может положить другого основания, кроме положенного, которое есть Иисус Христос. Строит ли кто на этом основании из золота, серебра, драгоценных камней, дерева, сена, соломы, каждого дело обнаружится, ибо день настанет, когда в огне открывается, и огонь испытает дело каждого, каково оно есть. И у кого дело, которое строил, устоит, тот получит награду. А у кого дело сгорит, тот потерпит урон, впрочем, сам спасётся, но как бы из огня».
Этот испанец желчный, острый, похож на гусиное перо. Школяры в парижском университете, которым он заведует, боятся, верно, его пуще огня, про который Торквемада рассуждает.
– Мы полагаем, – возразил Торквемаде Марк эфесский, – что святой Апостол под огнём имел в виду огонь вечный и никакой другой. Напомню притчу о Лазаре: Авраам подвёл умоляющего богача к великой пропасти со словами: «Хотящие перейти отсюда никогда не перейдут». Поэтому мы считаем, что даже души святых не сразу отходятся к блаженству, а только пройдя мытарства загробные.
– Мы учим паству о неотвратимости чистилищного огня испокон веков, – сказал Торквемада. – Разве авторитета Римской церкви недостаточно для утверждения истины?
Палеолог на диспутах не присутствует. Наверное, его оскорбило то, что на открытии Собора посланцы герцога Бургундского поцеловали туфлю Папы, а в сторону императора и патриарха Иосифа даже не посмотрели, будто их и нет вовсе. Возможно, ещё более его оскорбило, что кроме посланцев герцога, никто из светских миропомазанников на Собор до сих пор не приехал, хотя Папа, как и обещал, разослал всем владетельным князьям и королям грозную буллу о необходимости крестового похода против турок. Диспуты о вере проходят неспешно, ждём, может, кто и прибудет из сильных мира сего. Палеолог где-то в Италии, разъезжает по разным городам, убеждает и просит о помощи против неверных.
Папы тоже нет. Он открыл Собор торжественной молитвой «Благословен Господь Бог Израилев» и отбыл в Рим. У него своих забот полно. Сдаётся мне, что
Вместо Марка эфесского диспут со стороны православных продолжил Виссарион никейский. Он не такой резкий, как Марк, я бы сказал, расплывчатый. Думаю, патриарх и император именно ему поручили сглаживать противоречия.
Виссарион принялся рассуждать, что из слов в Маккавеевой книге и изречения Христа, на которые латиняне ссылаются, можно сделать вывод об отпущении лишь некоторых грехов по смерти, но каким образом, посредством ли наказания, притом огненного, сего не видно. Да и что общего между отпущением и очищением огнём и мучениями?
– Должно быть что-то одно, – сказал Виссарион. – Либо отпущение, либо наказание, а не то и другое вместе. Иоанн Златоуст так толковал слова апостола Павла, которые мы услышали сегодня. Под огнём святой Отец разумеет огонь вечный, под золотом и драгоценными каменьями добродетели, под дровами, сеном, соломой худые дела, пищу вечного огня. Под спасением, но как бы из огня – сохранение и продолжение бытия грешников среди мучений.
– Блаженный Августин, – продолжил Виссарион, – понимал слово спасётся в значения блаженства, что и придало этому месту послания святого Апостола иной смысл. Святой же Иоанн Златоуст был грек. И святой Апостол Павел также писал на греческом. Само собой, что греки лучше понимают греческие слова, чем посторонние. Мысль апостольского изречения в том, что огню свойственно истреблять, а подлежащие вечному мучению не истребляются. Вот апостол и говорит, что они пребывают, сохраняя и продолжая бытие, хоть и сжигаются огнём.
Торквемада стоит на противоположной кафедре, с прямой спиной, узкие губы сжаты так, что слились в почти невидимую полоску.
– Скажи, Виссарион, – вдруг спросил он. – Какова степень жара огня геенского?
Тут уж не выдержал чиновник Ягарий, представляющий императора на диспуте.
– Чтобы это знать наверняка, – сказал он. – Нужно на себе огонь преисподней испытать.
Кому мытарства загробные, а у меня самые что ни на есть земные. Я про друга своего лепшего говорю – Афанасия, сына шорника. Афанасий на диспуты не допущен, болтается с утра до вечера по городу, всех феррарских девок перемял. Дело, понятно, молодое, только вот Афанасий в языках не бельмеса, вечно просит меня в беседах с чертовками посодействовать. Я же человек семейный, жену свою Настасью люблю, мне в этих разговорах участвовать противно. Одно радует, сын шорника хоть и не новгородец, но парень ушлый. Ему девки – кто каравай принесёт, кто шмат яловины, а кто и фазана жареного целиком.
Гроши у нас, однако, заканчиваются. Папа клялся взять на себя содержание православных делегаций, после открытия Собора тот же чиновник Ягарий торжественно зачитал папское распоряжение: «В месяц выдавать: императору – 30 флоринов, патриарху – 25, митрополитам – по 20, лицам дворов митрополичьих – по 4 флорина…» Но казначеи папины платить не торопятся, монеты выдают неохотно и своевольно. Как только православные на диспутах ерепениться начинают, тут же рассказывают, что флорины, мол, не подвезли. В общем, голодновато становится. Также слух прошёл, что к Ферраре чума подбирается.
Лето от сотворения мира 6947, день святого первомученика Стефана
Едем во Флоренцию. В начале месяца мокрый снег пошёл, и Палеолог с Папой как снег на голову свалились. Собрали нас всех в соборной божнице святого Георгия, где диспуты проходили. Торжественно было, как при открытии Собора. Папа, облачённый согласно святительскому сану и в рогатом клобуке, сидел на высоком месте, за ним сорок четыре кардинала и бискупа, также облаченные в соответствии с саном. А патриарх и митрополиты в мантиях сидели. Зачитали нам грамоты по-латински и по-гречески, что всему Собору нужно переехать из Феррары во Флоренцию.