Ураган «Homo Sapiens»
Шрифт:
Ну, отшагали еще часок, устроили ночлег. Ставлю я в котелке куропаток, а он сует мне печень: давай, жарь. Говорю: я ее не ем, сами жарьте. Тогда он шелушит прутики, сажает печень кусками и тычет вкруг огня. Стрелять-то может, а с готовкой, значит, не обучен: какая в пламени жарка, угольки нужны. Слизал у него огонь ужин, обчернил гарью. Попробовал — хрустит. И швырнул он те лозины в кусты и лезет в котелок за куропаткой…
По сию пору не знаю, как у меня вышло… Сорвался, да… Мелькнул лось перед глазами, ум застил. И я, уж не глядя на чины, моего маршрутного начальника сначала по одному уху, потом по второму. Он к карабину, так я еще… В огонь он рукой попал, малость пальцы обсмолил.
Начальник
Вышел я: не поверишь, до чего стал пугливый. Забросил планы и махнул, куда подальше. Мыкался по углам да выбирал, что потемнее. Потом сюда попал… И все думал, что на стороне забудется… Ан не вышло.
Петр Степанович умолк, и взгляд его уперся в сверкающую стену.
Вот, оказывается, откуда история этих камней. Теперь и разберись, где тут хобби. Прав, конечно, старик. Любое дело, если делать его честно, душу требует целиком.
Но одна отдана, а второй быть не должно. И, наверное, не с жиру и не от разгильдяйства многие иногда всю жизнь меняют профессии, мечутся по стране, интуитивно ищут то место, где могут выразить себя до конца, потому что живет в каждом человеке призвание, да не каждому оно о себе заявляет открыто. И родители частенько его в ребенке не видят, и сам он топчет его годами в погоне за ним же. Мне повезло, чуть не со школьной скамьи открылось. Лельке вот вроде тоже. А с Геной уже посложнее…
— Я ведь к чему припомнил, — сказал старик. — Случай — он завсегда тут как тут, его любимое дело — пробовать нас на прочность. А мало тебе моего примера, возьми недавний, Михеева. Только для вашей работы и создан был человек, да сам себе запятую и поставил. Опять же, через случай. Я тогда рядом оказался, видел. Старинных браконьеров поймал он тогда на речке Тайкуль. А они ему и запели: силен ты, инспектор, да могуч, нигде от тебя не скроешься. Восхищены мы таким твоим талантом и давай выпьем по стакану за твои успехи, а потом вяжи нас, раз попались. Умная компания была. Ну и принял Михеев стакан, в шутку вроде бы. Лихо так: мол, за погибель браконьерского племени! А позже слышу, у него это стало вроде уже и обычаем. И залюбовался парень сам собой в своей работе. Последний раз встретил его у костра, с полным стаканом из браконьерской бутылки в руке, речь держал: вы, говорит, сами научили меня вашего брата ловить, чем и прославили. Пью за ваше здоровье, дорогие учителя, чтобы племя ваше не кончалось для роста наших премиальных. Договорился. Еще и стихи про царя Петра и шведов зачитал. В общем, не работа уже, а игра в бирюльки. Ну, думаю, горит парень. Пошел в райисполком, там тогда Железняк секретарем сидел, так он руками замахал: «Лучший работник, а ты на него такое!» А через полгода сняли «лучшего работника». И повел его этот браконьерский стакан по углам и закоулкам, пока не сгинул бывший инспектор в его омуте.
Конец истории проходил у Михаила на глазах. Михеев храбрился, сдавая дела. Плевать, я и тракторист, и машинист. Меня и на дизельную станцию зовут и на любую полярку.
Год прыгал Михеев туда-сюда, а потом запил по-настоящему, по-черному, и действительно сгинул. Только осталась память легендарная об инспекторе, от которого нельзя было спрятаться. Да, на полярки и на дизельные станции зовут тебя люди. А сердце? Где он, Михеев, сейчас?
Вторая вечная истина
Мария Гавриловна охала и каждые пять минут звонила по только ей известным телефонам, пытаясь отыскать единственную в поселке машину-такси. У двери как в солдатском
Уезжала Лелька, птичка-невеличка.
— Бросьте вы бесполезное занятие, — сказал Михаил. — Поедем на автобусе, мы с Геной поможем. А пока давайте пить прощальный чай, время еще есть.
— Мне не хотелось обременять вас, — ответила Мария Гавриловна и, когда он посмотрел на нее удивленно, смутилась и добавила: — Ну, отрывать от работы и все такое…
— Чепуха, — бодро сказал Генка. — На нас можно возить водовозку! — Он только что явился и сунул в стакан букетик синих подснежников. Лелька потрогала лепестки и глянула на него.
Мария Гавриловна разлила чай. Все замолчали. Только позвякивали ложки и стаканы.
— А что мы сидим, как в келье? — наконец спросил Генка. — Для чего этот агрегат? — он придвинул к себе «Спидолу». Зазвучали обрывки английской, японской, испанской речи. — Весь мир в вашем доме, — сказал Генка. — А вот «Маяк», как раз то, что нужно для бодрости духа. — Он чуть довернул ручку. Мужской голос закричал:
Ла-ла-ла-ла! Я живу мечтой одной: Ты моей мечтою стала. Стала ты моей весной!Михаил подошел к чемодану, стал подтягивать ремешок.
Щелкнул переключатель, и опять стало тихо.
— А знаете, как о том же сказал Блок? — спросил Генка и, не дожидаясь ответа, прочел:
Твои шаги звенят за мною. Куда я ни войду, ты там. Не ты ли легкою стопою За мною ходишь по ночам? Не ты ль проскальзываешь мимо. Едва лишь в двери загляну, Полувоздушна и незрима, Подобна виденному сну…Он читал и смотрел на Лельку, а та сидела, уткнув подбородок в переплетенные пальцы рук, прикусив нижнюю губку, и ее растерянный взгляд метался по комнате.
На остановке Генка пропустил всех в автобус, подал вещи и остался стоять на пыльной щебенке.
— Заходи, — сказал Михаил, продвинув чемоданы.
Генка отрицательно мотнул головой, повернулся и пошел в поселок, через улицу, к берегу океана, где на серые галечные пляжи плескали первые волны и пахло лечебными травами.
— Что с ним? — Михаил повернулся к Лельке. Та опустила глаза и пожала плечами.
Вещи приняли прямо с автобуса в бортовую машину и повезли к самолету. В зале ожидания Мария Гавриловна куда-то исчезла, и Михаил с Лелькой остались одни в толпе. Между ними стояла голубая сумка с надписью «Аэрофлот».
В сердце Михаила вдруг заметались тревога и печаль, а отчего, он никак не мог понять. Ну, улетает птичка-невеличка, так надо только радоваться: еще один хороший человек входит в мир. Так в чем дело? Почему нет радости?
— Я напишу, — сказала Лелька. — Как только доберусь. Можно?
— Безусловно, — сказал Михаил. — Как общежитие, как экзамены.
Может быть, тревога от звонка Папы Влада? «Инспектор, тут Дима приехал, перед обедом будем в твоем офисе, готовь коньяк». Что там интересного привез Дима?
— Я все напишу…
— Конечно. Мне будет интересно.
Кругом все интересно, голова кругом. Что может быть интересного для меня в ее письме? Восторги по поводу новых подруг, факультетские новости, старые легенды из жизни альма матер… Бог мой, как давно это было… Что там у Папы с Димой?