Ураган мысли (Повести.)
Шрифт:
– Меня пытались допросить на ментоскопе.
– Пытались?
– Да. Ментоскоп сломался.
– Сам?
– Почти, - я ухмыльнулся.
– Я ему помог. Папа помолчал с полминуты.
– Не думаю, - наконец сказал он, - не думаю, что они провели бы коррекцию. Они еще не знали, что ты умеешь, иначе не стали бы работать так грубо. И не думаю, что они будут проводить коррекцию теперь. Они решатся на это не раньше, чем решат, что выжали из тебя все возможное. Не думаю, что тебе грозит психокоррекция в ближайшие полгода-год.
– Но под ментоскоп я больше не лягу. Папа выглядел растерянным.
–
– Но, все-таки, что было на Марсе?
– Я же говорю - не знаю! Когда я лежал под ментоскопом, меня спрашивали то же самое, и я не знал, что ответить. Не могу сказать, что не чувствовал ничего необычного или что моя психика не изменилась за время полета. Два с половиной года в корабле - вполне достаточный срок, чтобы психика кардинально поменялась, даже в обычных условиях. А в космосе… в космосе меняется многое, но как понять, какие изменения нормальные и естественные, а какие патологические? Поднялся уровень эмпатии - на первый взгляд это нормально, общение в замкнутом коллективе способствует росту эмпатии. Но насколько должен подняться этот уровень? И как его оценить без нейронного анализа? Странные сны…
– Сны?
– я прямо-таки вздрогнул.
– Да. Почему это тебя так удивило? У тебя тоже сны?
– Тоже. Что тебе снилось?
– Всякая ерунда. Много сексуального… ну, ты понимаешь…
– Еще бы. Но что в этом странного?
– В этом - ничего. По-настоящему странные сны тоже были, но их было немного, и они не бросались в глаза на общем фоне. Если так можно сказать про сны. Темная башня, безумный чародей, сотворяющий мир. Или то, что повторялось чаще всего - я иду по пляжу и вижу, что на лежаке лежит Христос в темных очках и читает иллюстрированный журнал. Я подхожу к нему и прошу благословения. Он благословляет меня, я ухожу и чувствую настоящее умиротворение.
– Но ты же неверующий!
– Да, неверующий. И когда я видел Христа в этом сне, я удивлялся, что он действительно существует. Искренне удивлялся. Иногда я спрашивал его, действительно ли он - Христос, и он говорил, да, это действительно я. Иногда я извинялся, что не верил в него, а он говорит, это ерунда, не бери в голову, я все равно верю в тебя, а в кого веришь ты - это дело десятое и не думай о себе слишком много. И когда я уходил от Христа, я чувствовал себя… как апостол, что ли…
– А когда ты просыпался?
– Когда просыпаешься, кажется, что все это ерунда. Шутки подсознания. У космонавтов часто бывают сдвиги на религиозной почве. Когда видишь немигающие звезды через обычное стекло, когда ощущаешь себя одинокой песчинкой в этой бесконечной пустыне, когда ты так далеко от Земли, что радиосигнал идет несколько минут… неизбежно начинают лезть в голову всякие мысли.
– И ты все равно не веришь в бога?
– Все равно. Понимаешь, Игорь, у меня нет оснований верить в бога. Я допускаю, что он существует, в полете мне очень хотелось поверить, что он существует, но… зачем плодить сущности без необходимости? В мире нет ничего, что нельзя было бы объяснить, не прибегая к понятию бога. И мне кажется глупым придумывать для объяснения
– А твои сны?
– Еще более странно. Их можно истолковать, что я - антихрист. Или что я подсознательно боюсь своих способностей. Или что я много слушал хэви-метал.
– Тогда не грузись. Первое маловероятно. Чтобы допустить этот вариант, надо допустить существование антихриста, а к этому нет оснований.
– А пророчества?
– Какие? Печать зверя?
– Хотя бы.
– За две тысячи лет число зверя обнаруживали сотни раз в самых необычных местах. Начиная с императора Нерона. Ты «Войну и мир» читал?
– Читал.
– Так не уподобляйся Пьеру Безухову. А то начнешь еще суммировать буквы своего имени или переводит его в шрифт Wingdings.
Снова долгая пауза. И снова она прерывается вопросом, который задает папа:
– Ну и что ты собираешься делать? Я честно отвечаю:
– Не знаю.
– А когда узнаешь?
– Для начала я должен понять, кто я такой и каково мое предназначение.
– А если у тебя нет предназначения? Что будешь делать?
– Не знаю. Пока поживу в тихой гавани, потом решу.
– Тихая гавань - это где?
– Точно не знаю. Я туда перемещаюсь только телепортацией. Я сформулировал приказ, что хочу переместиться в место, где меня никто никогда не найдет.
– Умно. Очень умно и даже изящно. А где это все-таки, если не секрет?
– Заброшенная деревня.
– Логично. Их столько вокруг Москвы, что тебя можно искать годами. Вот только… как там насчет бытовых удобств?
– Никак. Надо все организовывать с нуля.
– Значит, долго ты там не продержишься.
– Почему?
– Надоест туалет на улице. Надоест топить баню каждый раз, когда захочешь вымыться. Надоест телепортироваться на рынок каждый раз, когда нужно купить хлеба. Кстати, как у тебя с деньгами?
Я вытащил из кармана толстую пачку рублей. Папа уважительно покивал и спросил:
– Настоящие или сотворил?
– Настоящие.
– Телепортировал из банка?
– Нет. Дал один человек.
– Этот бандит, как его… Викентьев, что ли?
– У него прозвище Борман, а фамилию я не знаю.
– Какие у тебя с ним дела?
– Он думает, что я - мессия.
– И все? Он просто так взял и дал тебе деньги на всякий случай, чтобы ты его в ад не отправил?
– Ну да.
– Не верится. Наверняка он что-то хочет от тебя.
– Может быть. Пусть хочет. Не думаю, что ему что-нибудь обломится.
– Все равно я бы на твоем месте не стал бы связываться с бандитами. Кстати, насчет Марины… ФРовцы сказали…
– Что она проститутка?
– Да.
– Информация устарела. Кажется, я удивил папу по-настоящему.