Урал атакует
Шрифт:
…После остановки парня с плеером потеснил мужчина с жабьим животиком под коричневой кофтой, женщину в берете загородили два смуглых типа, затараторивших на непонятном азиатском языке. «Туркмены или казахи», – предположил Костя. Все сидячие места теперь оказались заняты, кое-кто даже стоял, сгорбившись и держась за поручень.
Муконин глядел в эту минуту на новые лица и не мог угадать выражение их глаз. Чем они живут? О чем думают? К чему стремятся? Лишь безразличные маски. Единственное чувство, которое можно прочитать почти на каждом лице, – это укоренившаяся ноющая тревога.
Костя опять уставился в окно. Зубчаниновское шоссе сменилось
За стеклом потянулась огромная очередь жильцов. Люди стояли вдоль улицы, на протяжении длинной девятиэтажной коробки из серых блоков. Хвост очереди находился в начале дома, а голова – в конце, около грузовой машины с бочкообразным контейнером. В глаза бросались в руках у каждого по несколько канистр, или ведра, или большие бутыли. «Понятно, – заключил Костя. – Вдобавок ко всему, в городе перебои с водой».
Муконин вылез за несколько шагов до площади Кирова. Припомнив дорогу, он свернул в жилые кварталы. Поплутал немного и все-таки заблудился. Присел в скверике тихого двора на лавочку. Здесь оказалось уютно и безлюдно. Где-то на ветвистых деревьях чирикали незаметные птички. Они радовались весенней поре и нежданно выглянувшему солнышку. Им было наплевать на то, что творилось в городе. Проблемы людей их не волновали. Костя почему-то вдруг почувствовал мимолетный запах лета, и это напоминание задело его, подхватило волной чего-то давнего и милого и понесло. Но оно быстро ушло, а на смену вспомнилась другая Самара, десятилетней давности. Тогда тоже было лето, и город выглядел таким мирным и счастливым. Они гуляли с Севой, потягивая пиво из бутылок, гуляли после бункера по паркам и проспектам. Мимо с ветерком проносилась молодежь на роликах, дефилировали красивые девчонки в шортиках, покачивая грудями под топиками, на лавочках алкаши тихонечко распивали «боярышник», ревя моторами, иной раз проносились кабриолеты, и люди улыбались, и было так безмятежно и легко, и так не хотелось прощаться с летом и красивым незабываемым городом, до щемящей щенячьей жалости.
С тех пор будто бы прошла целая вечность.
Костя достал смартфон. Он ведь давно в городе. Нужно, наконец, связаться с генералом и доложиться.
Сергей Михайлович ответил сразу:
– Слушаю тебя.
– Я в Самаре, – коротко известил Костя.
– Прекрасно, я уже видел по спутнику. На чем доехал? Муляж в порядке?
– В порядке. Один дальнобойщик подвернулся.
Насчет «семерки» генерал даже не поинтересовался:
– Отлично. Я сейчас же предупрежу наших друзей, будь на связи. Когда тебе назначить стрелку?
– Завтра утром.
– Ты уже нашел, где переночевать?
– Найду.
– Хорошо, когда устроишься, звякни сам, – совсем по-доброму сказал генерал.
– Ладно, договорились.
Костя отключил мобильник, убрал в карман. Огляделся вокруг. На дальней скамейке полулежали два наркомана. Парни лет семнадцати, в серых куртках с натянутыми капюшонами, казалось, любовались замысловатыми облаками на небе, задрав головы. Но на самом деле у них были закатившиеся зрачки – Косте показалось, что он заметил это даже издалека, искоса.
Оставив скамейку, он машинально отряхнулся, прикурил сигарету и пошел прочь, мимо пустынного двора. Люди словно попрятались по норам. Редкие прохожие, которые раньше попадали в поле зрения, теперь как будто пропали.
Костя выбрался на тихую улочку, и сразу всплыло в памяти что-то знакомое, трогательное. Он осмотрелся и уверенно пошел вперед.
– Да, жутко здесь у вас, в Самаре, – протянул Костя, уничтожая бычок в стеклянной пепельнице, и оглядел кухню, как будто говорил не о городе, а о помещении, в котором они находились.
Кухня выглядела довольно уютной. Угловой гарнитур молочно-кофейного цвета с золотистыми ручками и круглой мойкой из нержавейки стоял справа от входа. «Примерно такую же мебель, – подумал Костя, – еще при Путине покупали в кредит все, кто хотел жить поприличнее». То же самое можно было сказать и про электрическую плиту, коричневую «Аленку», удачно вписывающуюся в общий пейзаж. Сквозь щели в приоткрытом жалюзи окна пробивалась черная синь.
– Жутко? Не то слово, – выдавил усмешку Сева, свернув винтовую головку поллитровой бутылке водки. – Миротворцы давно чувствуют себя полноправными хозяевами. Под знаком новой идеологии развращают местное население. Травят вот этим вот пойлом. (Он угрожающе потряс пол-литрой с этикеткой «Русский медведь».) Да ты не бойся, тут самогон настоящий, у соседки брал, бутылка просто левая. Вот, травят, развращают. И русские успешно деградируют, осталось совсем немного.
Сева придвинул рюмку Косте, самогон притягательно забулькал. Рюмки наполнились до краев.
– Ладно, давай за русских. – Сева поднял свою рюмку.
Они выпили. Костя подцепил вилкой кусочек вареной рыбы. («Эх, зараза, большая была щука, в Волге на донку выловил»)… Занюхав, Костя быстро отправил закуску в рот. Горячий комочек обжег нёбо, и Костя наполнил щеки воздухом. Хозяин после рюмки профессионально поморщился, выдохнул и занюхал рукой. Муконину в очередной раз показалась забавной эта несуразность Севкиного лица, заключающаяся в каком-то неправильном соотношении больших почти черных глаз, очерченных дугообразными бровями, сальной вьющейся челки и остальных черт. Особенно такая божеская неразумность проявлялась, когда на лбу у Севы обозначались мимические морщины.
– Они ходят по улицам с самодовольными американскими улыбками, – сообщил Сева про натовцев. – Или ездят на самоходках, размахивая своими гребаными флагами. Они трахают наших баб, а те безропотно соглашаются отдаться за ужин в Макдоналдсе с сытными гамбургерами и чизбургерами. Они поставляют наркоту в школы и колледжи. А в учебных заведениях вместо русской литературы заставляют преподавать историю Великой американской демократии, поглотившей мир.
Каждый из них может запросто пристрелить любого встречного горожанина, который не так посмотрел, не так ответил, не уступил дорогу. Вон на днях в супермаркете один английский миротворец зашел и просто так перестрелял всех посетителей и кассирш. Благо народу мало было – дело к ночи шло. (Костя покачал головой.) И никто за это не накажет, поскольку они сами и есть порядок и закон. Всех русских ментов давно перестреляли свои же. Зато теперь получили еще хуже.
– Н-да, я примерно так и представлял, – вздохнул Костя.
– Обычное дело. – Сева махнул рукой. – Мы тут на улицы лишний раз не суемся.
– Да уж, это я заметил, народу на улицах мало. – Костя подул на кусок рыбьего плавника, наколотый на вилку, и затем обсосал его. – Десять лет назад, помнишь, я приезжал? В ту пору никто и не представлял такое будущее. Город изменился до нелепого.
– Вот именно, никто не представлял. – Сева вновь наполнил рюмки и приглашающим жестом поднял свою.