Уравнение Бернулли
Шрифт:
Хотя собственно «рабочей молодежи» в «шэрэмэ» со временем становится все меньше и меньше, а наводняют заведение в основном юные асоциальные бездельники и бездельницы, последние, все без исключения, легкого поведения, многие уже внебрачными детьми обременены, остальные же непременно будут в ближайшее время обременены. И школу, даже неполноценную такую, никогда не закончат, к чему, правда, у них и стремления никакого нет.
Еще учителя пугали нерадивых деток полным отсутствием в вечерней школе того, что зовется ласковым словом «коллектив», а следовательно, и милой сердцу
А интересно, вообще-то, получилось: от коммунистической партии остался вполне материальный труп. Многоголовый и даже многоговорящий, но тем не менее труп. От комсомола — легкое, вроде бы эфемерное облачко, однако пролившееся местами золотым дождем. И только пионерство честно-благородно обратилось в абсолютное ничто…
Однако вечерняя школа встретила Риту, как говорится, с распростертыми объятиями. То есть в буквальном смысле: Рита еще в нерешительности топталась в неожиданно безлюдном школьном дворике, а к ней уже из распахнутых дверей, раскинув руки, шла большая, широко улыбающаяся тетенька, оказавшаяся тоже завучихой, но во всем, абсолютно во всем отличавшаяся от маленькой и злобно-принципиальной «Пи-пополам».
— Милая девушка, я уже минут пять за вами через окно наблюдаю, отбросьте всякие сомнения, вы совершенно правильно сделали, что решили окончить школу назло всем обстоятельствам, и вы ее окончите, вы еще увидите «небо в алмазах», уверяю вас!
Казалось, тетенька совершенно серьезно намеревается обнять абсолютно незнакомую ей Риту, и Рита уже инстинктивно сжалась, выпирающий живот с мелким Фридрихом внутри безотчетно прикрыла руками.
— Или, может, вы по ошибке сюда забрели?
— Нет-нет, не по ошибке!
— Тогда — милости прошу!
И они очутились в сумрачном, прохладном, длинном коридоре, где — от этого вдруг почему-то слегка защемило сердце — тоже царил неповторимый и нигде более не встречающийся школьный запах — смешанный запах мела, влажной прелой тряпки, огромной и заслуженно старой «Карты полушарий» с масштабом 1: 220000. Кого-кого, но уж этого милого знакомца Рита меньше всего надеялась встретить здесь!
Но до конца коридора они не дошли, дверь с табличкой «Завуч» распахнулась существенно раньше.
— Итак, меня зовут Алевтина Викторовна, а тебя? — сразу приступила к делу хозяйка кабинета, однако ее подчеркнутая деловитость, пожалуй, вполне гармонично сочеталась с интонациями искреннего участия и сочувствия.
— Рита… Маргарита Денисова.
Разумеется, Рита отметила про себя непринужденно-мгновенную перемену формы обращения к ней пожилой или даже старой вечерней учительницы, но боже упаси, чтобы ей это не понравилось, скорей, наоборот. К чему эта чопорность, вполне естественная для какого-нибудь старичка профессора из кино, однако явно нелепая для простой провинциальной тетеньки, будь она даже и завуч.
— Что, залетела, дочка?
И так это неожиданно прозвучало, так одновременно участливо,
— Ага, залетела…
— А с дистанции в каком классе сошла?
— Да я как бы не сходила еще…
— То есть?
— Весной десятый закончила и — на каникулы…
— Слушай, так это же здорово! Значит — в одиннадцатый?
— Хотелось бы…
— Настоящее хотение — это все!
— Ага, даже если — на последнем месяце…
— На последнем месяце?! Героиня, ей-богу! Лично стану с тобой заниматься, лично! Ребенка будешь с собой в школу таскать, но аттестат получишь — это я тебе говорю! Давай документы.
— Видите ли, Алевтина Викторовна, я не думала, что так — сразу… Думала только узнать, а уж потом — за документами… Да вы не сомневайтесь, — теперь уж у Риты, конечно, никак не мог повернуться язык сказать, что она, вообще-то, давно примирилась с необходимостью пропустить год, расслабилась уже в предвкушении целого года безделья, абсолютно не представляя трудностей, которые привнесет в ее жизнь младенец, хотя, конечно, ей об этом все уши прожужжали, причем даже те, кто знал предмет ничуть не лучше нее самой, а в «шэрэмэ» забрела либо просто случайно, либо движимая безотчетным желанием одним глазком взглянуть, как оно выглядит вблизи…
— Ерунда! — завучиха решительно стукнула ладонью по столу и встала, давая тем самым понять, что вопрос решен и разговор окончен, — даже и не утруждайся. Сама схожу в твою школу и все улажу. Делов-то. А приходи в понедельник прямо на уроки. В одиннадцатый «А»…
И они вместе вышли из школы, вместе дошли до ближайшего перекрестка, оживленно беседуя на разные темы, а потом расстались. Учительница пошла за Ритиными документами, а Рита — домой, порадовать и поразить родителей. Если же явится Олеська — так и ее, а с нею всех прочих.
Она шла по улице, весело пиная палые листья, раньше времени нажившиеся в том году, шла быстро, не обращая внимания на небывалое для сентября пекло. И прохожие перед Ритой покорно расступались, а потом многие оглядывались в тревоге — куда так торопится сильно беременная девочка, уж не приспичило ли ей рожать? Однако взять и спросить напрямик, мол, не требуется ли чего — нет, этого в голову никому не пришло. Неоднозначная все-таки вещь — деликатность. Да, даже и она…
Поделиться новостью сначала удалось лишь с Олеськой, которая, услышав такое, немедленно кинулась нести новость далее и вширь, не рассказав даже, как у них-то прошел последний, особенный, что ни говори, «День знаний». А родителей пришлось ждать еще часа два.
— Что ж ты мне ни слова не сказала? — немножко попеняла мама, хотя видно было — в целом она, конечно же, довольна поступком дочери, только не уверена пока: то ли поступок продиктован невероятно возросшим чувством ответственности, то ли — совсем наоборот.
— Да говорю же — само так вышло!
— Ну, ты у нас прям — как Филиппок! — очень удачно пошутил папа, всех своей шуткой не только рассмешив, но и порадовав, поскольку в последние несколько месяцев ему было как-то не до шуток.