Урга и Унгерн
Шрифт:
«А вы поможете мне с переводом?» Унгерну удалось произнести фразу таким образом, что было непонятно, вопрос это или все же утверждение.
«Я с удовольствием поприсутствую, однако по-русски Джа-лама говорит немногим хуже нас с вами, так что переводчик вам не понадобится».
Секретарь откланялся и покинул нас с бароном, а мы, поев вареной баранины, отправились на небольшую ознакомительную экскурсию по монастырю. Унгерн всем живо интересовался, хватал лам за одежду и требовал от меня перевести то одно, то другое. Я уже начал подумывать о том, как бы поделикатнее отделаться от навязчивого и деятельного барона, но неожиданно прибежал секретарь и попросил нас следовать за ним в юрту Джа-ламы.
Правитель Кобдо восседал среди подушек на главном, дальнем от входа в юрту месте. Позади него стоял дорожный сундук. Хозяин юрты был почтенного возраста, имел квадратное лицо, седые, почти всегда сдвинутые
«Вот я много знаю лам. Скажу, что, пожалуй, не знаю меньше лам, чем знаю. А вот тебя признать не могу». Джа-лама хитро прищурился, глядя на Унгерна, и замолчал.
Было непонятно, ожидает он ответа или готовится продолжить. Барону хватило ума не спешить с репликой. Прошло, наверное, не меньше минуты, прежде чем хозяин юрты продолжил: «Ты не лама. Я это вижу. Вот я лама, который нарядился воином. А ты воин, который нарядился ламой. Это нехорошо. Каждый должен следовать по своему пути. Только время сейчас такое, что монаху приходится брать в руки оружие, а воину порой приходится надевать одежду монаха и брать в руки четки… Покажи мне четки!» Джа-лама властно протянул руку и нахмурил лоб, челюсть его при этом сильно выдвинулась вперед.
Унгерн на вытянутых руках подал четки, голову при этом склонил, как и подобает гостю великого правителя. Джа-лама сгреб четки в свою широкую ладонь, около минуты смотрел на них не отрываясь. Потом поднял на барона глаза и спросил:
«Сколько бусин в этих четках?»
«Я не знаю», – честно ответил Унгерн.
«Бурдуков, ты скажи!» – обратился ко мне Джа-лама.
«Сто восемь. Как известно, сто восемь – это священное число в буддизме, и бусин в четках должно быть сто восемь. Читая молитву, буддист отмеряет ее бусиной, до тех пор пока не дойдет до последней, после этого он переворачивает четки и перебирает их в обратном порядке, повторяя молитву столько раз, сколько ему положено».
«На этих четках сто семь бусин…» Джа-лама опять застыл в задумчивости, а старец в странной шапке вдруг начал раскачиваться из стороны в сторону и нараспев, довольно бегло читать какие-то молитвы. «Бурдуков, выйди из юрты. Приходи вечером. Мне нужно поговорить с этим ряженым с глазу на глаз».
Мне показалось, что маскарад Унгерна сыграл с ним злую шутку. Джа-лама очень серьезно относился к вопросам веры и религиозным атрибутам. Спорить с хозяином было страшно и неразумно. Я бросил беглый взгляд на Романа Федоровича, но тот, похоже, был крайне спокоен и страха не испытывал. Я поклонился и покинул юрту.
Больше я Унгерна не видел. Джа-лама тоже куда-то уехал по делам, хотя и должен был, как сам же обещал, встретиться со мной вечером. Секретарь принес извинения, принял корреспонденцию и попросил остаться еще на день, чтобы отпраздновать Майдари-хурал. Я заподозрил неладное, мне казалось, что с бароном Джа-лама поступил жестоко, может быть, даже задушил его. Ведь не мог же Унгерн просто так, не попрощавшись, ничего не сказав, куда-то уехать? Оставаться на праздник мне совсем не хотелось, но секретарь настоял на моем присутствии и пообещал дать проводников и провизию на обратный путь. Не хотелось также гневить Джа-ламу, и я остался. Ночевал в той же самой юрте. Сундук, мясо и черная кошма исчезли… Появился пулемет системы «Кольт». Он был накрыт моим пальто! Вечер был студеный, поэтому я с некоторыми колебаниями взял пальто и, накинув его на себя,
Проснулся посреди ночи от цокота копыт и людских криков. Выскочил из юрты и увидел, как ярким пламенем горит храм. Все тонуло в дыму, вокруг раздавались вопли, топот, однако всадников нигде не было видно. Пламя охватило дацан со всех сторон, балки его трещали и гудели. Ветер поднимал в небо огромный столб ярчайших искр и белого дыма. Дым был едким, он резал глаза и обжигал лицо, пахло горящим деревом, палеными волосами и горелым мясом. Юрта за моей спиной вспыхнула, я упал на землю, потому что ноги подкосились. Но вместо земли погрузился в теплую липкую и густую кровь, захлебнувшись ею от неожиданности. Сердце мое в ужасе сжалось так сильно, что грудь пронзила боль. Это была не живая, телесная, нервная боль, а какая-то душевная, перемешанная с ужасом и отчаянием. Я проснулся в холодном поту, в налипшей на меня крови из сна, пропитанный дымом и страхом. Но я уже был не там. Я теперь находился в юрте, двери которой были распахнуты навстречу приветливому утреннему солнцу. Старик в странной шапке внимательно смотрел на меня, перебирая четки из птичьих черепов. Он сидел напротив, увешанный многочисленными амулетами. Это был тот самый старец, которого я видел вчера рядом с Джа-ламой. Я зачем-то полез в карман за очками, дрожащими руками пытался водрузить их на переносицу. Дурной сон вроде бы прошел, но сердце все еще страшно колотилось в моей груди. Хотелось поскорее выбежать наружу, к солнцу. Я вскочил на ноги и, спотыкаясь, метнулся прочь из юрты. Вокруг было полно народу: ламы в ярких одеждах и разнообразных головных уборах, ряженые в страшных масках демонов, многочисленные кочевники, приехавшие на праздник. Сутолока была неимоверная, раздался гул огромных труб ухыр-бурэ, оповещающих о начале Майдари-хурала. Толпа увлекла меня за собой по направлению к храму, возле которого толчея постепенно утихала и люди выстраивались в процессию. Время от времени все останавливались и читали молитвы, затем людской поток двигался дальше. Из храма вынесли фигуру Будды, сидящего на троне со спущенными вниз ногами. Потом было бесконечное кружение вокруг храма, символизировавшее «Круговращение Майтреи», который придет в наш мир, чтобы очистить его от скверны.
Считается, что, до тех пор пока Майдари, как его называют в Халхе, находится на небе Тушита, представляющем буддийский аналог рая, в мире не нарушится шаткое равновесие. В соответствии с учением махаяны, Будда Майтрея, паря над миром, проповедует другим богам учение дхарму в ожидании времени, когда наконец сможет спуститься на землю. До него Будда Шакьямуни тоже находился на небесах Тушита и перед тем, как переродиться на Земле, возложил корону на голову Будды Майтреи. В сутрах говорится, что с приходом нового Будды на земле воцарятся радость и безграничное счастье, люди будут жить 84 тысячи лет, править миром станет чакравартин – правитель-буддист, могучий и справедливый. Фигура Будды на троне является объектом поклонения, и все верующие стремятся дотронуться до нее. Поэтому вокруг повозки с троном – множество лам с нагайками и ташурами. Они нещадно бьют легкомысленных зевак, осмеливающихся прикоснуться к божеству. Перепутать этого Будду с другим невозможно, любое изображение или божественная фигура, сидящая на троне со спущенными вниз ногами, – это Майдари. Позже ламы впрягут в повозку фигуру зеленой лошади и приехавшим гостям разрешат приносить к трону свои дары. Вечером казначей дацана честно поделит все подношения между ламами. Празднества и пляски, молитвы и угощения продлятся до глубокой ночи.
Я решил не оставаться в Дэчинравжалине еще на одну ночь, слишком уж много событий, пугающих меня, произошло в этой священной долине, которая по аналогии с раем буддистов носила священное название Тушита. Взяв обещанного проводника, корреспонденцию и провиант, я отбыл в Кобдо…
Бурдуков замолчал. В темноте не было видно его лица, и лишь по частому сопению, переходящему в тихий храп, я понял, что мой новый знакомец заснул.
Рерих
Проснулся я по привычке затемно. Обнаружил, что на нарах рядом с Алексеем Васильевичем сидит человек в черной шинели железнодорожника. На вид был он постарше Бурдукова, лет, наверное, под пятьдесят, борода клинышком. Собеседники о чем-то перешептывались, но, заметив, что я проснулся, разговор прекратили. Бурдуков жестом подозвал меня к своим нарам, я принял приглашение и присел на край. На незнакомце была вовсе не шинель, а черное пальто; торчащий воротник сорочки казался несвежим. Хотя какая уж тут санитария… Воды для гигиенических процедур в этой тюрьме не выдавали совсем, а судя по ощущениям, еще и не топили. Стояла такая стужа, что не возникало и мысли о мытье холодной водой.