Уроки дыхания
Шрифт:
Мэгги спросила:
– Ты помнишь слова «Нет ничего прекрасней любви»?
– Нет, и вспоминать не собираюсь, – ответил Айра.
Какой-то человек остановился в проходе рядом с Мэгги. И спросил:
– Как жизнь, Мораны?
– Дервуд! – воскликнула Мэгги. И повернулась к Айре: – Подвинься, дай Дервуду сесть.
– Дервуд. Привет, – сказал Айра и на фут отъехал по скамейке.
– Знал бы, что вы сюда поедете, напросился бы к вам в попутчики, – сказал, садясь рядом с Мэгги, Дервуд. – А так Пег пришлось на работу автобусом ехать.
– Ох, прости. Нам следовало подумать об этом, – сказала Мэгги. – Серина, должно быть, всех в Балтиморе обзвонила.
– Да, я здесь и старушку Шугар заметил, – сказал Дервуд и вытянул из нагрудного кармана шариковую ручку.
Он был человеком
Дервуд похлопал себя по карманам, что-то ища.
– У тебя случайно не найдется клочка бумаги? – спросил он.
Все, что смогла отыскать Мэгги, это купон на шампунь. Она отдала его Дервуду, и тот положил купон на сборник гимнов. А затем щелкнул ручкой и наморщил лоб.
– Что ты хочешь записать? – спросила Мэгги.
– Я пытаюсь вспомнить слова «Хочу, желаю, люблю».
Айра застонал.
Церковь наполнялась людьми. Скамью перед Моранами и Дервудом заняло какое-то семейство, детей усадили по росту, так что линия их круглых белобрысых голов шла вниз – как вопросительная интонация. Серина перепархивала от гостя к гостю, несомненно упрашивая и умасливая их. Бахрома ее шали успела где-то искупаться в пыли. Мелодия «Моей мольбы» повторялась и повторялась, становясь навязчивой.
Теперь, когда Мэгги поняла, как много здесь людей из ее прошлого, она пожалела, что не уделила своей внешности побольше внимания. Могла бы напудриться, к примеру, или намазаться каким-нибудь кремом – чтобы лицо не было таким розовым. Может быть, даже изобразить коричневатым тоном впадинки под скулами, как настойчиво советуют журналы. И платье стоило выбрать более молодежное, бросающееся в глаза, как у Серины. Правда, у нее такого нет. Серина всегда предпочитала яркие краски, у нее единственной в школе были проколоты уши. Балансировала на грани аляповатости, но каким-то образом ухитрялась эту грань не переступать.
И как лихо удавалось ей сопротивляться унылому времени, в которое они росли! В третьем классе она носила подобие балетных туфелек, тоненьких, как бумага, с носками в ослепительной россыпи блесток, и другие девочки (в благоразумных «оксфордах» с коричневыми шнурками и толстых шерстяных гольфах) горько завидовали легкой походке и танцевальной грации голых ног Серины, покрывающихся в каникулы гусиной кожей и лиловыми синяками. Она притаскивала в пропахшую тушенкой школьную столовку рискованные завтраки, однажды он состоял из крошечных серебристых сардинок в плоской серебристой консервной банке. (Серина съедала и рыбьи хвосты. И мелкие косточки рыб. «Мм-мм! Хрусть-хрусть», – говорила она, поочередно облизывая пальцы.) Каждый год она гордо и неуклонно приводила на родительский день свою возмутительную мать Аниту, щеголяющую в ярко-красных, в обтяжечку, коротких, чуть ниже колен, брючках и работающую в баре. И никогда не стеснялась признаться, что отца у нее не было. Во всяком случае, женатого отца. Во всяком случае, женатого на ее матери.
В старших классах она разработала собственную концепцию модной одежды – искусственный шелк, машинные вышивки, облегающие филиппинские блузки, – другие девочки тогда еще чуть ли не кринолины носили. По школьным коридорам они проплывали в юбках, стоящих колом, точно оборчатые абажуры, а среди них светилась Серина в непристойном, соблазнительном, сливовой расцветки облегающем платье, словно снятом с Аниты.
Но разве не странно, что в мальчиках, с которыми она появлялась на людях, ничего непристойного не отмечалось? Она выбирала не смуглых Лотарио [13] , как можно было бы ожидать, но веселых простаков вроде Макса. Мальчиков в клетчатых рубашках и кроссовках – вот кого к ней тянуло. Не исключено, что она втайне тосковала по будничности – и сильнее, чем готова была это признать. Могло ли так быть? Конечно, могло, только Мэгги в ту пору об этом еще не догадывалась. Серина так старалась ни в чем не походить на других. Она была такой придирчивой и колючей, такой готовой вспылить и приказать тебе навсегда убраться с глаз долой. (Сколько раз они с Мэгги переставали разговаривать – и Серина проходила мимо нее, величавая, как герцогиня?) Даже сейчас, обнимая приехавших на похороны людей, словно окутывая их своей театральной шалью, она источала густой, темный свет, от которого тускнели все, кто ее окружал.
13
Нарицательное имя бессовестного совратителя, изначально – персонаж вставной новеллы в романе «Дон Кихот».
Мэгги посмотрела на свои руки. В последние годы, защипнув и оттянув кожу на тыльной стороне ладони, она замечала, что кожа в этом месте какое-то время остается морщинистой.
Дервуд что-то бормотал себе под нос, выписывал на купон строчки песни. Потом, уставившись на находящуюся прямо перед ним полочку со сборниками гимнов, забормотал что-то другое. Мэгги почувствовала беспокойство. И, соединив кончики пальцев, прошептала: «Нет ничего прекрасней любви на земле. Это розы бутон – он весною рожден…»
– Имей в виду, – сказал Айра, – я это петь не собираюсь.
Мэгги и сама не так чтобы собиралась, но ей казалось, что ее тащит куда-то неодолимая сила. По всей церкви, как ей представлялось, немолодые уже люди бормочут сентиментальные фразы пятидесятых. «Чудо, любовь не слепа…» «Больше, чем цвета на яблоне в мае…» [14]
Интересно, почему популярные песни так зациклены на романтической любви? Откуда взялась эта мания первых свиданий, печальных разлук, сладких поцелуев, разбитых сердец, когда в жизни с лихвой хватает рождения детей, поездок к морю, бородатых анекдотов, которыми мы перекидываемся с друзьями? Мэгги как-то видела по телевизору археологов, которые откопали фрагмент песни бог знает какого века до Рождества Христова, так и в ней юноша плакался по поводу девы, которая не отвечает ему взаимностью. А ведь кроме песен есть еще рассказы в журналах, романы, фильмы, даже реклама колготок и лака для волос. Мэгги это казалось каким-то несоразмерным. И даже вводящим людей в заблуждение.
14
Строчки из песен «Рожденная быть с тобой» и «Дружеское увещевание» (из одноименного фильма, 1956).
Узкий черный клинок уперся коленом в скамью рядом с локтем Дервуда. Это была Шугар Тилгмэн, пытающаяся сдуть вуаль со своих липких от помады губ.
– Знай я, что меня попросят развлекать публику, ни за что не приехала бы, – сказала она. – О, Айра. Раньше я вас здесь не заметила.
– Как дела, Шугар? – спросил Айра.
– Элизабет.
– Пардон?
– Кто себя правильно повел, так это двойняшки Барли, – сказала Шугар. – Наотрез отказались петь, и дело с концом.
– Ну разве на них это не похоже? – сказала Мэгги. Двойняшки Барли всегда были воображалами и предпочитали общество друг дружки чьему-либо еще.
– А Ник Борн даже не приехал на похороны.
– Ник Борн?
– Сказал, что ему слишком далеко ехать.
– Я что-то не помню его на свадьбе, – заметила Мэгги.
– Ну в хоре-то он участвовал, верно?
– Ах да, правильно.
– И хор пел «Настоящую любовь» [15] , помнишь? Однако если двойняшки Барли петь отказываются, а Ника Борна и вовсе не будет, нас останется всего четверо и Серине придется обойтись без хора.
– Знаете, – сказал Дервуд, – я никогда не понимал, почему «Настоящая любовь» стала такой популярной. Мелодия у нее, если честно, попросту скучная.
15
Эстрадная песня, написанная К. Портером и спетая Бингом Кросби и Грейс Келли в 1956 г.