Уроки милосердия
Шрифт:
Я услышала стук копыт, почувствовала холодный воздух на затылке и поняла, что на меня уже ничего не давит, а боль исчезла. Словно огромная крылатая птица, что-то опустилось сверху и окликнуло меня по имени. Это последнее, что я помню, потому что, открыв глаза, я поняла, что лежу на руках у Дамиана, а он несет меня домой.
Распахнулась дверь, на пороге стоял Алекс.
— Что случилось? — спросил он. Его глаза искали мои.
—
— Ей нужен я, — заверил Алекс и взял меня из рук Дамиана.
Я закричала, когда один вырывал меня, а второй не хотел отдавать. Потом Алекс пинком закрыл дверь.
Он отнес меня в спальню и уложил. Я заметила кровь на его рубашке, голова закружилась.
— Тихо, тихо… — шептал он, поворачивая мою голову, чтобы осмотреть рану.
Мне показалось, что он чуть сознание не потерял.
— Все настолько плохо?
— Нет, — ответил Алекс, но я знала, что он врет. — Просто не выношу вида крови.
Он оставил меня на пару минут и вернулся с миской теплой воды, тряпкой и бутылкой виски, которую поднес к моим губам.
— Пей! — велел он.
Я попыталась глотнуть, но только закашлялась.
— Еще, — сказал он.
Когда пожар из горла переместился в желудок, он принялся обмывать мне шею, а потом плеснул на открытую рану из бутылки. Я едва из кожи не выскочила.
— Потерпи, — попросил он. — Так надо.
Я не понимала, что Алекс собирается делать, пока не увидела, как он вдевает нитку в иголку. Когда он проткнул мне шею, я потеряла сознание.
Я пришла в себя ближе к вечеру. Алекс сидел на стуле у моей кровати, молитвенно сложив руки. Когда я пошевелилась, на его лице отразилось видимое облегчение.
На мое плечо легла его теплая рука. Он погладил меня по щеке, по волосам.
— Если ты хотела привлечь мое внимание, — прошептал он, — нужно было просто сказать.
Джозеф
В детстве брат просил завести собаку. У наших соседей был ретривер, и брат часами играл у них во дворе, пытаясь научить его переворачиваться, сидеть и даже разговаривать. Но отца раздражали любые домашние животные, поэтому я знал: как бы сильно Франц ни упрашивал, отец никогда не исполнит его желание.
Как-то ночью, осенью — мне тогда было лет десять, и мы спали с Францем в одной комнате — я услышал свист, проснулся и обнаружил сидящего на кровати Франца, а между ног у него на одеяле лежал маленький кусочек сыра. Его грызла крошечная мышь-полевка. И я увидел, как брат гладит ее по спинке.
Могу уверенно заявить, что мама не из тех хозяек, что разводит в доме грызунов и вредителей. Она постоянно скребет пол, вытирает пыль и все такое. На следующий день я обнаружил, что мама меняет на постелях белье, хотя день был не прачечный.
— Эти мерзкие, грязные мыши — как только холодает, они стараются залезть в дом. Я обнаружила мышиный помет, — с содроганием призналась она. — Завтра, когда будешь идти из школы, купи пару мышеловок.
Я подумал о Франце.
— Ты собираешься их убить?
Мама удивленно взглянула на меня.
— А как еще поступать с паразитами?
Тем же вечером, когда мы ложились спать, Франц принес очередной кусочек сыра, который стащил в кухне, и положил рядом с собой на кровать.
— Я назову его Эрнст, — сказал он.
— Откуда ты знаешь, что это не Эрма?
Но Франц не ответил и скоро уже крепко спал.
Мне не спалось. Я чутко прислушивался и наконец уловил, как крошечные коготки царапают деревянный пол, а после увидел, как в лунном свете на одеяло карабкается мышонок, чтобы полакомиться оставленным Францем сыром. Однако до сыра мышонок не добежал — я схватил его и резко швырнул о стену.
От шума Франц проснулся и, когда увидел на полу своего мертвого любимца, тут же расплакался.
Я уверен, что мышь ничего не почувствовала. В конце концов, это всего лишь мышь. К тому же мама совершенно однозначно объяснила, как нужно поступать с такими созданиями.
Я сделал всего лишь то, что сделала бы мама.
Я только выполнил приказ.
Не знаю, смогу ли объяснить, каково это — внезапно почувствовать себя «золотым ребенком». Если честно, родители мало что могли сказать о Гитлере и политике Германии, но они невероятно гордились, когда герр Золлемах ставил меня в пример остальным мальчикам нашего небольшого отряда. Они больше не жаловались на мою успеваемость, потому что каждые выходные я возвращался домой с лентами победителя и похвалой от герра Золлемаха.
Положа руку на сердце, я не знаю, верили ли мои родители в философию нацистов. Отец не мог бы сражаться за Германию, даже если бы и захотел — после перенесенной в детстве неудачной операции у него осталась хромота. Если у родителей и были свои сомнения относительно гитлеровской версии великой Германии, они отдавали должное его оптимизму и надеялись, что наша страна сможет вернуть себе былое величие. Тем не менее, поскольку я был любимцем герра Золлемаха, их статус в обществе не мог не повыситься. Они были настоящими немцами, которые воспитали такого сына, как я. Ни один злопыхатель не мог «обсасывать» тот факт, что мой отец не присоединился к движению, ведь у него был такой звездный представитель местного гитлерюгенда, как я.