Уроки зависти
Шрифт:
– Да я не про телеграмму. А про то, что можно бы и человека направить в Москву. Выразить, так сказать, товарищу Иваровскому наше восхищение.
– Как это – в Москву? – удивленно спросила Наталья Платоновна. – Кого направить?
Все посмотрели на Петра Васильевича, и Нора тоже.
О том, что он скажет, она догадалась прежде, чем он произнес первое слово. Она и сама не знала, почему об этом догадалась, но догадка ее оказалась правильной.
– А вот Маланина у нас самый молодой член коллектива, – сказал Петр Васильевич. – И что с того, что она техничка простая? Комсомолка, работает добросовестно, а главное, вся жизнь ведь у нее впереди. Разве справедливо, что
Он прямо посмотрел в глаза Норе. Ей показалось, что она слышит его голос.
«Захочешь, постараешься – все в Москве решишь, – сказал этот голос. – Там тебе не деревня и не район, никто тебя не знает. Не будь же ты дурой!»
– Слушайте, товарищи… – изумленно проговорила директриса. И радостно воскликнула: – А ведь правильно! Ведь прав Петр Васильевич! Нора! Как ты относишься к этому предложению?
Кажется, из всех, кто собрался в учительской, только Наталья Платоновна и не испытывала никакой неловкости. То ли восторженность застила ей глаза, то ли то, что была она приезжей и не очень-то разбиралась в здешних отношениях. Во всяком случае, все, кроме нее, либо отвели взгляд от Туроверова, либо и вовсе глаза опустили; все им было понятно не хуже, чем Норе. А Платоновна смотрела весело и ответа требовала бодро.
– Я согласна с предложением Петра Васильевича, – глядя прямо в лицо Туроверову, тихо проговорила Нора. – Это правда, у меня вся жизнь впереди. Спасибо, Наталья Платоновна.
– Вот и отлично! Значит, так в протоколе и запишем. Что общее собрание коллектива постановило премировать комсомолку Маланину и из денег, отведенных на экскурсии для старшеклассников, выделить средства на ее командировку в Москву с культурно-познавательной целью. А тебе, Нора, – добавила она, – вообще пора задуматься о своей дальнейшей жизни. Очень странно, что ты не стремишься учиться дальше, получать профессию. Что, так и будешь всю жизнь полы мыть? Надо, надо думать на перспективу! Вот и будем надеяться, что поездка тебе в этом поможет, – заключила она. – Что ж, товарищи, все свободны.
Все потянулись к выходу. Как Нора ни медлила выходить из школы, все-таки столкнулась на крыльце с Туроверовым.
– Не будешь дурой – все свои вопросы в Москве решишь, – негромко сказал он и усмехнулся.
Нора даже не удивилась, что почти слово в слово угадала его мысли. Да, для нее он необычно все придумал. Но сам он был так обычен, что она видела его насквозь – его желания, страхи, намерения.
Впрочем, сразу же выяснилось, что не все его намерения были ей понятны.
– А не решишь вопрос, – еще более понизив голос, добавил Туроверов, – обратно я тебе возвращаться не советую. Иначе я сам твой вопрос тут на месте решу. Своими методами. Надежными.
Что означают его слова, догадаться было нетрудно. Убьет вряд ли, но вот изобьет так, что, как он говорил, сама она скинет, – это не ходи к гадалке. Или насильно вольет в горло какую-нибудь отраву, которая убьет в ней ребенка; в самом же деле есть, наверное, бабки, которые такой отравой промышляют. Или к еще какой похуже бабке отведет и за руки-ноги будет держать, пока та выскоблит из нее ненужный ему плод. Да мало ли что еще придет в голову человеку, который не привык встречать на своем пути препятствий! Уж такое препятствие, как Нора, он запросто сметет.
Она растерянно посмотрела
«Не вернусь! – подумала Нора. – Лучше на вокзале сдохну, а сюда не вернусь!»
Она чувствовала, как слезы встают у нее в горле. И как тут же превращаются в большой ледяной ком, от которого всю ее пронизывает холодом. Мертвым холодом.
Глава 15
Через три дня после Федькиной свадьбы, словно дождавшись, чтобы он отгулял при хорошей погоде, в Москву наконец пришла настоящая осень, не умилительно-золотая. Небо стало серым и будто опало, опустилось низко к земле, и ветер пронесся по Патриаршим, сдул с деревьев все листья, и пруд пошел мрачной темной рябью.
Люба выскочила из дому чуть свет: заказчица назначила снимать мерки прямо у себя на работе до начала утреннего совещания, а потом надо было сразу же бежать домой, чтобы к вечеру раскроить и сметать платье. Заказчица торопилась: новое платье требовалось ей к завтрашнему дню. А поскольку заплатить она готова была тройную цену, то приходилось поторопиться и Любе.
– Еле с постели соскреблась, – пожаловалась Кира. – Главное, теперь на полгода такое зарядило.
Они встретились на углу у аптеки. Кирка напросилась идти вместе с Любой, потому что Любина заказчица была знакомой ее мамы и пообещала дать Кире подработку или что-то вроде того, Люба особо не вникала. Ее саму рекомендовала этой Мироновой одна давняя клиентка, и, учитывая, что в последнее время заказов было совсем мало, обещанную тройную оплату можно было считать редкостной удачей.
– Ну что это за страна? – Кира наступила в лужу и потрясла ногой, как собачонка. – С октября по май зима!
– Она всегда такая была, – пожала плечами Люба.
– Везет тебе, ты самодостаточная, – вздохнула Кирка. – А у меня от этой мути небесной сразу настроение портится.
Они пошли по Малой Бронной к Садовому кольцу – Любина заказчица работала на Садовой-Черногрязской. Собрались было проехать на «бэшке», но народу на остановке возле чеховского дома-«комода» столпилось столько, что троллейбуса даже ждать не стали и двинулись пешком.
Начался дождь. Вместе с ветром он бил в лицо так, что пришлось сложить зонтик, от которого все равно не было никакого толку. Кира надвинула капюшон пониже на лоб и, пыхтя, завязала шарф на затылке, чтобы горло было закрыто.
Искоса глядя, как она колдует с шарфом, Люба вспомнила, как воспитательница в детском саду учила бестолковую Кирку завязывать шнурки на башмаках. Кирка всегда говорила не ботинки, а башмаки, потому что так говорила ее бабушка Ангелина Константиновна, и, значит, именно так говорить было правильно. А воспитательница хоть и работала в детсаду на Большой Бронной, но сама была откуда-то из Чертанова и не умела говорить как положено. И вечно ругала Киру неумехой.
Люба и шнурки умела завязывать, и даже косичку заплетать, но этого никто не замечал. Уже когда стала постарше, она догадалась, что все ее умения кажутся окружающим какими-то… само собой разумеющимися, что ли. В ней самой не было ничего особенного, а потому и все, что она делала, выглядело в глазах людей самым обыкновенным. Ну да, имя у нее было особенное, но это вызывало у всех только недоумение или смех.
По адресу, который дала Любе заказчица, обнаружился старинный особнячок.
Здоровенный парень, сидящий в фойе перед лестницей вместо вахтерши, наотрез отказался принять в качестве удостоверения личности Кирин студенческий билет – потребовал паспорт.