Уровень: Магия
Шрифт:
Имена комедийных персонажей путались, их диалоги раздражали.
Соседка Тося выходила назойливой и глупой; врываясь в комнату с яблочным пирогом, она должна была светиться довольством и изрекать шутку, хорошую шутку, чтобы зрители смеялись, но Марика не могла выдумать ничего банальнее фразы: «А я тут кое-что испекла! Давайте пробовать?»
«Чаевничать будем?»
«Кому пирог? Им можно зарядить в лицо бойфренду…»
«Пожрем, коровы?»
Ужас…
Нет, здесь по сценарию должна быть шутка. Вчера приходили дельные мысли, а сегодня — нет, попросту
Марика раздраженно вздохнула и отвернулась от ноутбука.
Она стала некачественно писать на заказ, это плохо. Это чревато недовольством Арнольда, выговорами и потерей премиальных. Но ведь музу не привяжешь, как корову, к столбику, чтобы стояла и пожевывала травку? Что сделать, если она постоянно упархивает бабочкой от пресловутого столбика и сидит на растущем за забором красивом цветке? Не гоняться же за ней с сачком, как гонялась когда-то, прыгая по листам кувшинок, за бабочками у волшебного пруда.
Бабочки, пруд, Золотой лес…
Где все это сейчас? Где? Арви… Майкл… Неужели вход на Уровень навсегда закрылся?
Марика повернулась и долго смотрела на картину с холмом, затем вздохнула и опустила голову.
— В чем дело, девочка? Раньше ты всегда была мне рада. Ну? Что случилось?
— Уходи, Ричард. Я не ждала тебя так поздно.
Мужчина у двери нахмурился, привалился спиной к косяку, сложил руки на груди. Кажется, он был пьян; как раз в той кондиции, когда движения еще не становятся развязными, но куража и решимости прибавляется. Вот только ей, Марике, этот кураж пришелся не к месту и не ко времени. Нежданный визит в девять вечера хуже годового отсутствия гостей — уж лучше похандрить одной, нежели в неверной компании.
— Я принес вина.
Зашуршал сжатый в руке пакет.
— У меня есть вино.
— Тем лучше, будет больше.
— Не надо, не хочу.
— Это хорошее вино. Дорогое.
— Догадываюсь. Все равно не хочу.
— А чего ты хочешь?
Он смотрел напряженно, пристально, с плохо сдерживаемым во взгляде раздражением. Гладко выбритый, но усталый, с аурой находящегося в эмоциональной путанице человека. Растерзанный, разнузданный, злой.
— Я от тебя ничего не хочу.
Невидимый удар по щеке и толчок в грудь — выметайся отсюда.
Губы Ричарда сжались в полоску.
— Я где-то лоханулся? Что-то делал не так? Дарил не те подарки, не водил тебя туда, куда ты хотела? Уделял мало внимания, был сосредоточен на себе? Что? Что?! Говори!
— Ничего не нужно… — Марика потерла лицо и поняла, что устала. От объяснений, тех, что уже звучали, и тех, которым не суждено прозвучать. — Не нужно ничего исправлять, просто все, понимаешь? Просто иди.
— Что «все»? Совсем все? Гонишь меня, как подзаборную пьянь?
— Ричард!
Ей невероятно сильно хотелось сжать кулаки.
— Да меня ни одна баба так не прокатывала, знаешь ли… — С опущенной головой и красным лицом он стал похож на разъяренного быка. — Дело не во мне, да? Совсем не во мне. Я понял. Стоило отпустить тебя «поотдыхать», как у тебя появился кто-то еще. Я прав? Прав?! Это поэтому я вдруг перестал быть в фаворе? Ты просто в кого-то влюбилась?!
Теперь он орал. Орал сдержанно, но бешено, пытаясь недосказать тех ругательств, что осиными жалами вертелись на языке.
— Так ты мне скажи? Чего ты мне мозги… компосируешь!
Марика опустила плечи, выдохнула, затем расправила их и взглянула на гостя устало, но с вызовом. Сейчас или никогда. Лучше пусть так, чем постоянно ходит и ноет, не понимая, что осколки прошлого уже не собрать и не склеить.
— Так, — ответила ровно и поразилась чувству, что вовсе не соврала. — Да, я влюбилась в другого. Теперь все? Я могу закрыть за тобой дверь?
Наверное, он хотел ударить. Наверное, хотел многое сказать и, судя по красным пятнам на щеках, сказать сильно, горячо. Но сдержался, ушел с прямой спиной, бледный, с лихорадочно блестящими глазами, сжимая пакет с бутылкой так сильно, будто это было ее горло.
Не чувствуя сил ни в руках, ни в ногах, Марика закрыла за гостем дверь.
(Ronan Hardiman — Angel)
Она почти не думала о нем, но всегда помнила — ни на минуту не забывала. Просто не позволяла себе идти глубже: нельзя открывать заветную дверь, если тебя не просили.
Майкл был в ее сознании искрой — искрой от костра, ведущим вперед светом, но ведущим легко, без напряжения. Марика не пыталась его ни догнать, ни дотронуться. Она берегла эту искру, не позволяя ей погаснуть, но и не пуская к ней сквозняк из собственных размышлений — не хватало еще, чтобы костер раздуло. А если его раздует с одной стороны, но не с двух?
Глупо. Нет ничего прозаичнее и бессмысленнее любви без взаимности. А какая может быть взаимность, когда она здесь, а он там? Когда они такие разные.
И все же…
Ричард оказался прав. Нет, не Ричард, но те его слова, что вытянули на поверхность правду: Марика любила Майкла. По-своему, нежно, трепетно, от сердца, как любят святого для себя человека, до которого далеко и не добраться. И не потому, что расстояние.
Она полюбила его, наверное, тогда, сидя вечером у летнего коттеджа, когда на веревках сохла мокрая от ливня толстовка, когда искрилась влагой трава, когда котелок все никак не хотел сварить кофе… или чай? Нюхая очередную порцию переливаемого в кружки алкоголя, Майкл смеялся.
Она полюбила его за то, что он оказался единственным человеком, который протянул ей руку в тот момент, когда она меньше всего этого ждала. Не посмеялся, не стал укорять, не прогнал, но подарил шанс на размышления о новой себе. О возможной новой себе. Но стала ли она ей?
Вино пришлось все-таки налить. Не в алюминиевую кружку, но в фарфоровую — в бокал не хотелось, — хотелось снова мысленно побыть на Магии, а ощущение тонкого хрусталя под пальцами отвлекало.
Марика плеснула чего-то из первой попавшейся бутылки, села напротив картины, на которую, как она думала, научилась смотреть спокойно, и едва не расплакалась. Очень хотелось вновь попасть обратно. До чего же сильно… Ничего не прошло…