Урожденный дворянин
Шрифт:
Наверное, впервые в жизни областной прокурор Сергеев почувствовал на себе, что это такое – сила слова. Сила эта заключалась в том, что Степан Иванович мгновенно и безоговорочно поверил в то, что говорил ему Олег.
– Д-да… – против воли вырвалось у Сергеева.
Впрочем, спустя пару секунд прокурор опомнился. «Да что это со мной?» – с испугом подумал он.
– Ведется следствие, – выговорил Степан Иванович, – следствие разберется. У вас… все?
– Все, – подтвердил парень, поднимаясь.
Мария Семеновна тоже встала. Они с Олегом перехлестнулись взглядами, после
– Степан Иванович, – произнесла она на выдохе, успешно справляясь с волнением, – ко всему тому, что говорил вам Олег, я присоединяюсь. Ну, почти ко всему… Не буду лукавить, – добавила она, – до его уровня решимости я… несколько не добираю. Но… с другой стороны, мне и терять-то особо уже нечего. От своего имени я тоже жалобы написала – куда только можно. И буду продолжать их писать и дальше. Чтобы дело Ломова находилось на контроле у как можно большего количества ведомств.
– Ну вы-то, м-м-м…
– Мария Семеновна.
– Вы-то, Мария Семеновна, здравомыслящий взрослый человек… – Сергееву стало ощутимо легче и свободнее, когда Олег вышел. – Неужели вы сами серьезно верите в эту ахинею?
– Я не верю. Я знаю.
«И эта туда же», – подумал прокурор и не стал больше ничего говорить.
– До свидания, Степан Иванович, – попрощалась директор детдома.
– Всего хорошего.
Оставшись один, прокурор громко, со смаком выругался. Несмотря на то что курить он бросил больше года назад, ему очень захотелось хотя бы пару раз затянуться. Чтобы перебить это желание, он залпом выпил стакан остывшего чая. «Дурдом! – подумал он. – Главное, Ростиславу-то об этом и не расскажешь. Обидится еще. Скажет, навыдумывал, приукрасил…»
Сергеев снова нажал кнопку селектора:
– Елена Федоровна, впускайте следующего…
Следующим посетителем оказался крепкий парень-казах в костюме-двойке. Пиджак парню был явно узковат, из чего легко было сделать предположение, что последний раз костюм надевался как минимум полгода-год тому назад.
– Здрасте, – хмуро буркнул парень. – Алимханов моя фамилия, зовут Нуржаном.
– Садитесь, Нуржан, – пригласил Сергеев. – По какому вопросу?
– По делу Ломова, – прямо лупанул парень. – Он не виноват ни в чем.
Прокурор побагровел.
– Следствие ведется, – сдерживаясь, сказал он, – больше ничего сказать не могу…
– А и не надо ничего говорить, – довольно невежливо перебил Степана Ивановича Нуржан. – Выпускать человека надо. Не тех сажаете, ясно?
– Елена Федоровна, впускайте следующего посетителя, – наклонил налитое кровью лицо к селектору прокурор.
Нуржан поднялся.
– Бумаги я, куда надо, накатал и дальше катать буду. С живых я с вас не слезу, так и знайте, – сообщил он. У самой двери парень обернулся и добавил: – И за Степаныча вы тоже, гады, ответите…
Прокурор громыхнул многоэтажным ругательством в закрывшуюся за посетителем дверь. Потом поспешно надавил кнопку:
– Елена Федоровна! Погодите пока со следующим… Объявите там, что по делу бывшего сотрудника полиции Ломова больше никого не принимаю. Никого! Все!
– Степан Иванович, тут еще один мужчина к вам, ветеран спорта, чемпион Европы какого-то… не помню, какого года. С медалями пришел. И еще журналистка с ним… – озадаченная резким тоном шефа, несмело проговорила секретарь.
– По какому вопросу?
– Да… по тому самому… Оба.
– Ветеран пусть идет в… – прокурор все-таки сдержался и не стал договаривать. – А журналистка пусть идет в… пресс-службу, некогда мне с ней. Я что – один на всех в прокуратуре, что ли? Так… перерыв у меня десять минут.
Сразу после этого прокурор по мобильному позвонил в пресс-службу, предупредил, чтобы до особых его распоряжений никаких комментариев по делу старлея Ломова не давали. Вздохнул, кладя мобильник на стол: «С ума все посходили с этим Ломовым…»
Следующие полтора приемных часа прошли спокойно. Сергеев слушал посетителей, важно кивал, время от времени черкая что-то в блокнотике, и, провожая очередного визитера, всякий раз обещал лично разобраться и проконтролировать.
В половину седьмого в кабинет областного прокурора вошел благообразный старичок в роговых очках, одна из дужек которых крепилась толстой обмоткой синей изоленты. Крохотное морщинистое лицо старичка помещалось в мохнатую рамку старомодных пышных бакенбард, отчего тот очень походил на лондонского кэбмена, каковыми их изображают на иллюстрациях к произведениям Диккенса или Филдинга. Посетитель оказался старшим преподавателем классического саратовского университета, доктором филологических наук, профессором Валерием Владимировичем Прохоровым.
«Этот последним будет», – отметил для себя Сергеев и отдал распоряжение Елене Федоровне объявить о том, что на сегодня прием окончен.
Старичок уселся на стул, положил руки на колени и принялся излагать детали дела, с которым явился. Говорил он слабенько рокочущим баском, беспрестанно перемежая свою речь бесконечными блеющими «мнэ-э-э…». После первых фраз Валерия Владимировича прокурор Сергеев ощутил непреодолимое желание сомкнуть веки и, положив голову на стол, подремать.
«Его студентам следует зачеты ставить только за то, что на лекциях бодрствуют…» – едва справляясь с приступами зевоты, думал Степан Иванович.
Профессор Прохоров, между тем, размеренно вещал о том, каким испытаниям подвергается лично он сам и его коллеги, лет десять назад имевшие неосторожность вложить собственные средства в возведение высотного дома, застройщиком которого является жилищно-строительный кооператив «Университет-XXI». Дом был вот уже лет пять как построен, но до сих не подключен к коммуникациям и, естественно, не сдан в эксплуатацию. Проблема, по мнению Валерия Владимировича, заключалась в председателе ЖСК Басатряне Цагое Комитасовиче, который по совместительству являлся еще и начальником университетского отдела материально-технического снабжения, а также владельцем одной строительной конторы и двух организаций, специализирующихся на ремонте жилых помещений, – то есть удачно совмещал в одном лице заказчика, исполнителя и контролера за процессом.