Ушедший мир
Шрифт:
Человек Монтуса, все еще державший в руках плетеное кресло, махнул Джо, указывая место парковки. Если большинство негров появлялось в злачных местах в самых ярких костюмах, двухцветных ботинках и шляпах с широкими полями, то люди Монтуса на протяжении десяти лет одевались одинаково: черные костюмы с иголочки и крахмальные белые рубашки, одна пуговка расстегнута, но только одна, никаких галстуков, черные ботинки сверкают, как только что вынутые из автомата для чистки обуви, установленного перед входом в бильярдную, – в этот самый момент двое парней Монтуса как раз сидели перед ним, наводя на свои ботинки
Джо медленно вышел из машины, сознавая, что все глаза устремлены на него, и не только тех, кто был перед домом, но и тех, кто смотрел ему в спину. Глаза, которые говорили: «Ты не наш, лучше и не пытайся». Некоторые, само собой, смотрели так, потому что он был белый в черном районе. Однако в Айборе любое проявление расизма считалось дурным вкусом. Здесь бок о бок жили потомки испанцев, кубинцы, итальянцы, те же цветные. Жена Джо была кубинкой, ее отец был потомок испанцев, а предки матери были рабами, вывезенными из Африки. В сыне Джо смешалась ирландская, испанская и африканская кровь. Потому у Джо не было проблем с цветными, однако он первый раз за многие годы, выходя из машины, явственно осознал, что последнее белое лицо видел несколько кварталов назад.
Не было никакой гарантии, что сейчас люди Монтуса не выхватят автоматы и не снесут ему башку, оставив на тротуаре дергающееся тело. Монтус и Фредди Диджакомо находятся в состоянии войны, а это означает, что все черные кланы в Тампе в состоянии войны с белыми.
Человек Монтуса поставил стул у кирпичной стены рядом с чистилкой обуви и подошел к Джо, чтобы обыскать его.
Закончив, он бросил быстрый взгляд на ширинку Джо:
– Придется ощупать ваши штаны. Слышал, что про вас говорят.
Однажды в Пальметто Джо протащил «дерринджер» под носом у братьев Джон. Сунул пистолет в штаны, под мошонку, и через десять минут уже целился через стол в их босса.
– Щупай, только побыстрее, – кивнул Джо.
– Смотри только, чтобы там не выросло ничего.
Джо показалось, он заметил усмешку на лице одного из охранников, сидевших возле чистилки обуви, а когда его напарник провел по бедрам Джо, сунул руку между ног и ощупал мошонку со всех сторон, тот и вовсе отвернулся, сморщившись от смеха.
– Готово. – Охранник отступил. – Видишь, я быстро. И у тебя не вырос.
– Может, он у меня всегда такой.
– Тогда, наверное, Бог был пьян в тот день, когда тебя делал. Сочувствую.
Джо поправил пиджак, расправил галстук.
– Где он?
– Поднимайся по лестнице. Там сразу увидишь.
Джо вошел в дом. Справа была дверь в бильярдный клуб. Он чувствовал доносившийся оттуда запах сигарет и слышал грохот шаров, это в половину девятого утра – место было легендарное, славилось устраиваемыми здесь марафонами, в ходе которых проигрывали и приобретали состояния. Джо в одиночестве пошел по лестнице. Наверху красная стальная дверь была широко распахнута, за ней почти пустая комната с темным полом, вторившим по цвету стенам. Окна закрывали бархатные бордовые шторы такого темного оттенка, что казались почти черными. Между двумя окнами в глубине комнаты стоял сосновый гардероб, выкрашенный в защитный армейский цвет.
Был еще стол и два стула. Точнее, стол, стул и трон.
Монтус сидел на троне, и не заметить его было невозможно: белая шелковая пижама, белый атласный халат, на ногах домашние туфли того же цвета. Он курил стержень кукурузного початка, набитый коноплей, которую Монтус курил денно и нощно, курил и сейчас, глядя, как Джо усаживается напротив в плетеное кресло, точно такое, как то, что стерегло для него место на парковке. На столе между ними стояли две бутылки: коньяк для Монтуса и ром для Джо. Монтус пил коньяк «Хеннесси Парадиз», лучший в мире, но и на ром для Джо он не поскупился: «Барбанкур Резерв дю Домен», лучший ром в Карибском бассейне, произведенный не в компании Джо и Эстебана Суареса.
Джо это отметил.
– Придется мне выпить ром конкурента.
Монтус выпустил тонкую струйку дыма.
– Если бы всё всегда было так просто. – Он снова затянулся своей трубкой. – Почему сегодня все белые расхаживают по городу с крестами на лбу?
– Пепельная среда, – пояснил Джо.
– А такое впечатление, что вы все стали вуду. Так и жду, что начнут пропадать куры.
Джо улыбнулся, глядя Монтусу в глаза: один – цвета устрицы, а второй – темный, как пол в комнате. Выглядел его друг не лучшим образом, совсем не так, как прежний Монтус Дикс, которого Джо знал уже пятнадцать лет.
– На этот раз у тебя нет шансов, – сказал Джо.
Монтус в ответ на это лениво пожал плечами:
– Значит, будет война. Перестреляю всех вас на улицах. Взорву все ваши клубы. Я выкрашу улицы в цвет…
– И что в итоге? – перебил Джо. – Только положишь кучу своих людей.
– Ваших тоже.
– Верно, только у нас больше народу. А ты тем временем лишь обезоружишь свою организацию, ослабишь настолько, что о восстановлении не будет и речи. И сам ты все равно умрешь.
– В таком случае что мне остается? Не вижу выбора.
– Уезжай куда-нибудь, – сказал Джо.
– Куда?
– Куда угодно, только подальше отсюда. Дождись, пока страсти утихнут.
– Страсти здесь никогда не утихнут, пока жив Фредди Диджакомо.
– Тебе нельзя оставаться. Забирай жен и уезжай на какое-то время.
– Забирай жен! – Монтус засмеялся. – Ты встречал хотя бы одну женщину, с которой можно было бы нормально путешествовать? И ты хочешь, чтобы три эти чокнутые суки плыли вместе со мной? Друг, если ты решил меня доконать, это самое верное средство.
– Говорю же тебе, – сказал Джо, – сейчас самое время посмотреть мир.
– Чушь, парень! Я не брошу маму и свою землю. Во время Великой войны я был в триста шестьдесят девятом пехотном. «Гарлемские черти», слыхал о таких? Знаешь, чем мы прославились, кроме того, что были первыми черными, кому правительство доверило оружие?
Джо знал, но покачал головой, чтобы Монтус рассказал сам.
– Мы шесть месяцев провели под огнем, потеряли полторы тысячи человек, но не отдали ни одного фута земли. Ни единого. И ни одного из наших не взяли в плен. Подумай об этом. Мы стояли на той проклятой земле, пока врагам не надоело умирать. Не нам. Им. Кровь доходила до верха башмаков. Кровь лилась в башмаки. Полгода сражений, полгода без сна, когда то и дело счищаешь со штыка чье-то мясо. И ты хочешь, чтобы теперь я – что? Испугался?