Ушли, чтобы остаться
Шрифт:
Осиповку с матерью вспоминала часто, в селе был дорог каждый бугорок и деревцо, даже собачонка, не говоря про сельчан от мала до велика.
Когда уезжала (казалось, ненадолго), простилась с матерью, сестрой, всплакнула, обещала собрать деньжат на покупку коровы, верила, что ожидает интересная жизнь и счастье, к которому стремится каждая девушка. Не желала слушать односельчан, особенно старых, которые пугали, будто в городах легко пропасть ни за грош, ступить на худую тропку, откуда дорога в гулящие или тюрьму. «В Осиповке не жизнь, а сплошная смертная мука, хоть в петлю лезь или пей уксусную эссенцию… Останься там и стала бы старой девой – ни мужа, ни детишек, никакой надежды на счастье, будущее…»
Как все девушки, Галка очень хотела рано или поздно (лучше, понятно, поскорее) встретить голубоглазого, в два метра роста, широкоплечего блондина, кто защищал бы, не брал в рот спиртное, на кого можно во всем положиться, главное, влюбиться очертя голову без памяти, и он в нее тоже.
При прощании обещала матери писать, слать деньги (все выполнила) и укатила в райцентр, оттуда в Архангельск, который оглушил гудками машин, звоном трамвая, удивил толпами людей, асфальтом, магазинами с невиданными в Осиповке товарами, набережной Двины. На все смотрела широко распахнутыми глазами, завистливым взглядом провожала длинноногих в коротких юбках белокожих ровесниц, наряженных исключительно в импортное.
В бюро по трудоустройству бегло взглянули на школьный аттестат и в связи с отсутствием прописки предложили временную работу уборщицы.
Выбора не было, и на следующий день Галка подметала, мыла полы, выносила мусор из кабинетов. Зарплату положили не ахти какую большую, но хватало на пропитание и оплату угла у бабульки, запретившей приводить ухажеров, прикладываться к бутылке. В ответ Галка побожилась, что еще ни разу не брала в рот спиртное, а ухажеров и в мыслях не держит.
В середине лета учреждение неожиданно закрылось, всех уволили, бабка потребовала освободить угол, так как нашла выгодного жильца с юга, привозящего на рынок инжир, гранаты, курагу.
Следовало искать новую работу, а с ней крышу над головой. Поспешила улететь в Ненецкий край, где, как обещали, всякой работы завались по причине скудости рабочей силы, требуются разные специальности и, главное, большая нехватка женского пола, выходит, раз плюнуть выйти замуж, надо только не проглядеть свое счастье.
«Плохо, что я не хваткая, не нахальная, застенчивая, не чета другим, кто умеет не выпустить из рук, потащить в загс понравившегося. Худо, что родилась слишком тихой, не верчу юбкой, не строю глазки – хорошо бы стать чуть смелее…»
Заполярный городок встретил с безразличием. Работы, действительно, было много, но вся для специалистов с дипломом или большим стажем, разрядом. Нашлось место машинистки в редакции газеты «Красный тундровик», но, на свою беду, Галка не умела печатать. Была свободная вакансия завхоза в школе-интернате, где учились дети оленеводов, но восемнадцатилетней не могли доверить уголь в котельной, постельное белье, мебель и прочее имущество. Предложили работать курьером, гардеробщицей, телефонисткой, почтальоном, наконец, официанткой, и Галка выбрала последнее.
Днем ресторан работал как обычная столовая самообслуживания, вечером столики накрывали накрахмаленными скатерками, ставили вазочки с бумажными цветами. В меню были антрекоты, салаты, крепкие напитки, которые привлекали посетителей, позволяли им принимать градусы не на улице, не в неуютной гостинице, а в более-менее культурной обстановке при небольшом оркестрике, исполняющем по заказу и за плату любую мелодию, от «Мурки» до песен Высоцкого.
Первый день прошел как в тумане, позже Сорокина научилась общаться с клиентами, особенно подвыпившими, расторопно приносить заказы, брать расчеты. Чему не могла никак научиться, так обжуливать хлебнувших лишку, подкладывать под столы пару-другую пустых бутылок, чтобы при расчете получить за них как за выпитые. Как ни странно, работники столовой-ресторана приняли новенькую в коллектив, старшая официантка Кира даже взяла шефство, обучила всяким хитростям.
Поселилась Сорокина в общежитии, с работницей прачечной, сразу позавидовавшей Галке:
– Тебе хорошо – чаевые каждый вечер капают, а мне нельзя обсчитывать – аппарат выдает чек с точной суммой. Еще пьяные любят швыряться деньгами, ты уж рот не разевай.
То же самое посоветовала и Кира:
– От чаевых нос не вороти, чаевые не подачка нищему, они были во все времена. Не тушуйся и бери сверх счета смело сколько дают. Чаевые положены за быстрое, точное выполнение заказа, культурное обслуживание, в том числе за улыбку официантки.
Галка стыдливо опускала глаза. Кира продолжала учить уму-разуму:
– Богатые клиенты, как зальют за воротник, делают второй, а то и третий заказ спиртного, к концу не помнят, сколько выпили: от нефтяника или газовика не убудет, коль лишится тысчонки. Знаешь, сколько зарабатывают? Деньги куры не клюют.
Сорокина слушала наставления и думала: «Никогда не брала чужой копейки, стану краснеть, коль начну обсчитывать, округлять сумму, подкладывать пустые бутылки. Что это за работа, если советуют жульничать?..»
За спиной вновь раздался настойчивый стук вилки о тарелку.
– Счас подам! – не оборачиваясь крикнула Сорокина и подумала: «Вот еще один нетерпеливый, бросай для него все дела и спеши обслужить!»
Галка резко покрутила ручку кассового аппарата, и тот выплюнул чек, который попал в руки раздатчицы.
– Два шницеля и два салата! – резко приказала Сорокина.
– Не распускай нервишки, держи в узде, – посоветовала Кира. – Только часик работаешь, а уж упарилась, будто десять часов на ногах с подносом. Умей сохранять силенки, не тратить понапрасну, не бегай как угорелая. Клиент потерпит, с голода не помрет. Начнут хамить – не отвечай тем же, станут звать встретиться – промолчи, будто глухая. А будут руки распускать, сохраняй спокойствие. Мужики как устроены? Чуть зальют за воротник, нахальничают, желают показать мужскую сущность, тянет на подвиги на бабьем фронте. На тебя клюют оттого, что моложе, свежее нас, мы клиенту не в новинку, знают, что от их сладких речей не таем.
– Истинная правда, – согласилась раскрасневшаяся от жара плиты раздатчица. – Не потакай шустрякам, кто норовит к себе в койку затащить. Все бабьи беды от слабости, жалости: услышим ласковое словцо и таем, в грех впадаем.
– Слушай и мотай на ус, – посоветовала Кира, не без оснований считающая себя многоопытной в житейских и сердечных передрягах, отношениях полов. – Приставания оберни в шутку, не переходи на крик и визг, тем более не отвешивай пощечину, за это мигом накатают жалобу, придется перед директором оправдываться, премии лишат.