Услада душ, или Бахтияр-наме

Дакаики

Если не могу с тобой в бою сразиться,Лучше мне скорее в бегство обратиться!

По воле случая там проходил караван, направлявшийся в дальние страны. Караванщик увидел мальчика, прекрасного, словно месяц на небе, словно ветвь аргавана. Роза бытия его утопала в крови, одеяние его тела было разорвано несчастьем, Кровь расплавленным рубином орошала хрусталь его кожи, блестящие яхонты краснели, на молоке.

– О дитя, что случилось с тобой? – воскликнул караванщик. – Как

ты, раненый и без присмотра, оказался в горах?

– Меня укусила собака, – отвечал мальчик, но караванщик увидел большую рану и понял, что это был лев.

– Есть у тебя отец? – спросил караванщик.

– Есть, но он не знает об этом.

– А мать есть у тебя?

– Была, но собака, напав на меня, сожрала ее.

Караванщик взял мальчика и повез в свою страну. Он относился к нему милостиво, от избытка сострадания ласкал и лелеял его, и вскоре тот поправился.

На другой день падишах поехал навестить сына. Подъехав к яме, он увидел на дне ее рыкающего кровожадного льва. Задрожав от горя, падишах воскликнул:

– О светоч моих глаз! Ты стал добычей льва несчастия! Нарцисс моего сада стал лакомым куском для бед!…

Рыдая, он стал посыпать голову прахом, охваченный пламенем скорби. Падишах вернулся в столицу в разорванном кафтане, пораженный горем. Он был печален, словно басовая струна, грустен; голова его клонилась к земле, словно стебель фиалки.

Надеялся я отвратить беду,Но, видно, бог судил иначе.Я хитростью пытался отдалить разлуку,Но не сумел. Разлука разделила нас.

Мудрецы и ученые мужи страны, чтобы погасить пламя скорби падишаха и утешить его, говорили:

– Хотя наши сердца жаждут, чтобы дети наши, в которых сосредоточился аромат радости и цвет лужайки ликования, жили вечно, однако у луны и солнца бывает затмение! Если бы твой я не испил напитка небытия, то была бы опасность гибели для самого падишаха. Жизнь падишаха сохранена благодаря смерти сына, а смерть падишаха была бы для сына бальзамом. Хотя жемчужина разбита молотом смерти, но ведь осталось море – источник жемчужных раковин; хоть бутон сорван ураганом судьбы но ведь осталось дерево, на котором растут цветы.

Будь вечным, о страны опора,Гласит всеобщая мольба.

Так они долго утешали его в горе, говорили много сочувственных слов.

А сын меж тем жил у караванщика, не зная мирских забот и не ведая о предназначении людей. Миновало восемь лет, и мальчику пошел шестнадцатый год. Он обрел юношескую силу, отринул от себя мальчишеские слабости. Плод отваги зрел в нем вместе с возрастом, и жизнь его протекала в безопасности. Он полюбил копье, ложился спать с мечом, а днем подстилкой ему служила шкура льва. Айяры той страны, прослышав о его храбрости и доблести, видя, что он подобен Льву на лужайке, барсу на горе, что он быстр словно ветер и пламя, сказали ему:

– Тот, кто владеет мечом, развлекается

на крышах грехов; тот, кто умеет обращаться с копьем, должен летать на крыльях ветра.

Кто не боится леопарда,Пред кем отступит крокодил,

того не прельстят женщины с их ухищрениями и домашняя жизнь с ее покоем.

Под сенью мечей живи, к тревогам стремись всегда,Для ратного мужа грешно на мягких подушках спать.

– Будь морем, – говорили айяры, – чтобы избавиться от границ чаши, будь солнцем, чтобы спастись от позора тенет.

Одним словом, юноша и айяры стали заниматься разбоем, так что в стране от них не стало покоя, всюду воцарилась смута, караваны перестали ходить по той стране, нагрянули беды. Люди стали жаловаться на разбой айяров, жители страны стали рассказывать о насилиях, творимых ими. И тогда падишах приказал направить воинов для подавления смуты и искоренения вреда, приносимого разбойниками.

Когда храбрецы столкнулись в бою, когда ратные мужи стали биться, то шахское войско дрогнуло перед натиском сына падишаха, обученные воины сочли бегство удобным случаем и предпочли всему остальному на свете.

Коль ты с оружьем справиться не можешь,Одно осталось: в бегство обратись.

Когда разбитое войско вернулось в столицу, пришлось выслать новое, чтобы покончить со злом айяров и искоренить основы бунта. Во втором сражении воины шаха выстроились в боевой порядок и сомкнулись кольцом вокруг айяров. Но сын падишаха испустил воинский боевой клич, и его доблесть смешала ряды войска, от страха перед его доблестью мужи лишились ратной силы. Войско падишаха обратилось вспять с криками: «Куда бежать?»

В сраженье я не испытал себя,Но в беге я не уступлю газели.

Падишах, видя, как побледнели лица его воинов, слыша их тяжкие вздохи, убедился, что его орлы превратились в куропаток, а соколы – в тощих фазанов; румянец на щеках стал шафрановым, станы, подобные тростнику, сгорбились. Он огорчился бегству своего войска, устыдился перед подданными своей державы, ибо пала во прах честь царства, зашатались основы правосудия. Пришлось ему самому выступить на поле брани, приготовиться сердцем к ударам.

Когда падишах и его воины настигли айяров, то гром боевых барабанов поднялся до самых небес, а пение медных труб услышал бы и глухой. Всколыхнулось пламя битвы, сердца загорелись волнением. Сын шаха нападал, словно лев на лужайке, каждым натиском сокрушая множество воинов, каждым наскоком лишая мужей мощи и силы. Палицей, которая могла бы сравнять с землей гору Эльборз, он повергал во прах воинов; рукою, которая могла бы сорвать с неба созвездие Овна, он погружал мир в потоки крови. Небесные орлы завидовали этому льву, а Миррих с небосвода дивился его острому мечу.