Услышать сердце

Волков Алексей Алексеевич

– Слышь, старый, – окликнул Саня деда. – Ты куда ведешь-то? Где твоя квартира?

– А уже пришли, пришли… – запел дед.

Саня понял, что дело плохо, поскольку поблизости никакого жилья заметно не было. Они шли мимо двухэтажных выселенных домов, похожих на старые дачи. В некоторых были даже веранды. Ни одно окно не светились, стекла были пыльные, входные двери подъездов без ручек, давно и наглухо забитые. Однако дед свернул к одному из этих домов, прошёл мимо подъезда, обогнул ветхое строение и по заросшей травой, едва набитой тропинке вывел Саню к следующему дому, почти такому же – в два этажа, с совершенно темными окнами…

– Вот и дошли, дошли, – тонко-скрипуче пел дед, роясь в сумке.

Он достал ключ, отпер дверь подъезда, и они вошли внутрь. Дед привычным движением поднял вверх правую руку и щёлкнул выключателем. Подъезд осветился тусклой лампочкой. Перед ними была узкая лестница в три ступени, вход в квартиру с лестничной площадки. Ещё был второй этаж. Дом был совершенно глух и мёртв. В застоявшемся

воздухе пахло сырой старой штукатуркой, плесенью. Дед поднялся по ступенькам, стуча своими толстыми подошвами, и отпер деревянную дверь квартиры. Вошёл, включил свет. Саня стоял у открытой подъездной двери, наблюдал как пространство перед ним постепенно освещается тусклыми лампами – сперва подъезд, потом чрево квартиры. Дед же между тем уже исчез в прихожей и, видимо, прошел дальше в комнату. Саня поднялся в квартиру. Уже в прихожей стало ясно, что в квартире не живут много лет. Нижняя часть овального зеркала в прихожей откололась и исчезла, демонстрируя рассохшееся деревянное основание. Крючки для одежды были пусты. Цвет обоев было сложно угадать, так как местами никаких обоев не было и торчали потрескавшиеся шматы штукатурки, а где они обвалились – тонкий деревянный штукатурный каркас ромбиками. Остатки обоев были засалены тысячами прикосновений, и сквозь тёмный цвет поступали какие-то завитки узоров. Пол был весь дощатый, со слезшей краской в тех местах, где больше ходили. Плинтусы были частично выломаны, и в этих местах у стен зияли отверстые щели. А дед уже гремел чем-то в ванной, и когда Саня заглянул туда, увидел в руках у старика спички. Перед ним была газовая колонка, которую дед и собирался разжечь.

– Ну вот и лааадушки, вот и хорошо… Вот так колонку растопишь, водичка горячая будет… – пищал старик. – А ты, пожалуй, прям тут и оставайся, – продолжал хозяин, показывая на низкий топчан в большой комнате. – А за деньгами я скоро зайду…

Вот те раз… Вот оно как… Не было ни рубля, да вдруг алтын. Вот так… так…

– Так, погоди, – перебил это надтреснутое пение Саня. – Тебя как звать хоть? Да и телефонами надо обменяться для начала.

– Нету у меня телефона, сыночек, не понимаю я в них. А звать как? Зови «отец». Держи-тка ключики. – И старик отдал Сане два ключа на чёрном обувном шнурке – один от подъезда, другой от квартиры.

Не говоря больше ни слова и не прощаясь, старик вышел в подъезд, что-то подвывая себе под нос. Шаги его подошв постучали в подъезде и смолкли, как только он вышел на улицу. Саня сделал большой глоток из бутылки, отметив про себя, что от произошедшего начал немного трезветь. Слабо дернулась было у него мысль метнуться обратно на станцию, доехать до Софрино, а уж наутро обдумать все основательно. Но суетиться ему не хотелось. К тому же пиво, которым он с таким удовольствием лакировал выпитый на дне рождения виски, было взять больше негде, и он просто молча лёг на синеватую вытертую обивку топчана без всякого белья. Уснул он мгновенно. А через несколько дней, когда Саня перевез вещи с квартиры в Софрино, «отец» действительно явился к нему утром и взял оговоренные десять тысяч.

Саня вышел во двор, закурил сигарету и пошел по проторенной тропинке к станции. Птицы уже смолкли, и кругом стояла оглушающая нехорошая тишина. В этом районе, где стояли выселенные бараки, не было ни души. Даже бездомные собаки не забредали сюда, поскольку поживиться здесь было нечем. Бараков разной степени сохранности здесь всего было пять. Два из них почти полностью завалились на бок. Стены перекосились, оконные рамы грозили вывалиться, крыша рухнула внутрь. Три других дома были чуть в лучшем состоянии, включая и тот, в котором жил Саня.

Как и все остальные, этот дом был двухэтажным, но дверь верхней квартиры была заколочена давным-давно. При желании, наверное, ее можно было взломать, но ни у кого такого желания не возникало. Не было и необходимых инструментов. Вся территория, на которой стояли эти пять домов, находилась в низинке, и вокруг домов были заросли крапивы, репейника, лопухов, конского щавеля, высокой некошеной травы… На дорогу выводила тропа. С другой стороны к домам был автомобильный подъезд, но сейчас там была брошенная стройка, вся заросшая сорняками и кустами. Строительство не велось уже несколько лет, и бетонные плиты, завезенные для выкладки фундамента, тонули в свежей зелени рябин, кленов, орешника. Саня вышел по тропе на дорогу. Машины по ней не ездили никогда, так как дорога заканчивалась тупиком, упираясь в стройку. Он прошел до автобусного круга, где, как обычно, было пыльно, немногочисленные в этот час пассажиры ждали автобусов, прячась от солнца под крышами ржавых остановок. День был будний, все давно разъехались по рабочим местам, поэтому на остановках сидели в основном пенсионеры и алкоголики в надежде перехватить мелочи у прохожих. Киоск с прессой у станции был заново выкрашен, но сверху на нем была ржавая металлическая полоса, на которой еще можно было прочесть надпись: «Звукозапись».

В таких киосках в начале 90-х продавали кассеты и принимали заказы на запись групп из каталога, который, как правило, висел сбоку. Саня был тогда еще школьником, и в их городе такого не было, но ему рассказывали, что в Москве, конечно «очень за дорого», можно заказать любую группу, хоть даже «Металлику», и запишут.

Когда он подошел к ларьку, он увидел, помимо прессы, ассортимент всякой ерунды – заколки, ручки, блокнотики, наклейки с волшебными феями и… крестик. Крестик оказался в единственном экземпляре, деревянный, на черном шнурке. Стоил он недорого, всего пятьдесят рублей, и Саня обрадовался, что не придется искать крестик в Хотьково, тем более что с похмелья он может и забыть об этом. Ему еще меньше захотелось куда-то ехать, когда взгляд его упал на стеклянный павильон с пивом и прочими напитками. «Черт бы побрал этого попа, – подумал он. – Еще и заебистый какой-то, троих уже прогнал. Не прокататься бы впустую. Денег нет совсем. Что делать, не понятно… Вика в долг не даст, у дурачка этого, бойца сраного, тоже нет, это понятно… Как же достало это все…» Повесив крестик на шею, Саня зашагал к билетной кассе, купил билет до Хотькова и вышел на платформу. Здесь народу было тоже немного. Сидела какая-то бабка с набитыми тряпьем пакетами, перевязанными поверх ручек сальными веревочками, паренек в очках и наушниках, по виду студент, неотрывно смотрел в телефон, богомольная мамаша в сером сарафане и платке что-то выговаривала ребенку в шортиках и тенниске, на скамейке, поджав ноги, спал бомж в женском пальто и огромных дутых сапогах «Аляска». Становилось жарко. Голова не проходила, несколько глотков воды из рюкзака не помогли, на душе у Сани было тоскливо и гадко. Сейчас он почему-то отчетливо понял, что едет напрасно. Ничего не получится. Не будет никакой работы. И, скорее всего, этого хрена даже на месте не окажется. «Нашел тоже кому довериться – Крутицкому, – подумал он. – Трепло еще то. Да, бывало, конечно, что выстреливали его наводки по работе. Но и лажи было сколько! А тут еще ехать не пойми куда, не в Москву, а в область, в Хотьково это, там искать еще…» Крутицкий, надо сказать, довольно подробно рассказал, как проехать до места и как найти эту самую школу. Выходило, что располагалась она в здании бывшей школы общеобразовательной, теперь отошедшей церкви.

Электричка подошла, Саня зашел в вагон, сел на свободное место и задремал. Очнулся он ближе к Хотьково. Хлебнул еще воды из бутылки, поглядел в окно. Электричка проезжала по мосту над какой-то рекой. Река была извилистая, с крутыми берегами, по которым были разбросаны дачные участки. Мост грохотал под тяжестью состава, пролеты с нечитаемыми граффити мелькали мимо, и вскоре поезд стал замедлять ход. Механический голос, искаженный хриплым динамиком, объявил станцию, когда состав почти остановился. Саня встал, вышел в тамбур, двери открылись, и он сошел на платформу. Стало еще жарче, и он отер пот со лба, окончательно понимая, что никакого успеха сегодняшнее мероприятие не принесет. Он просто вернется обратно, возьмет три бутылки пива, выпьет их и ляжет спать – так он решил. А там будь что будет. В конце концов, хватит Маше прохлаждаться. У нее ж вроде там ученики есть? Вот и пускай делится, в общий котел, так сказать. А то устроилась, скрипачка, блин… Но обманывать себя он не умел. Он отлично понимал, что никаких учеников у Маши нет, а если и были, от нее давно отказались;

что из нее преподаватель как из него балерина, что ей все до лампочки, кроме своего терменвокса, которого у нее тоже нет. Саня представил ее тоскливую физиономию, и ему захотелось в нее плюнуть.

Между тем ноги сами вынесли его на станционную площадь, где он сел на автобус номер 5 и проехал три остановки, как и говорил Крутицкий. Автобус повез его по старой части города с купеческой и мещанской застройкой. По обеим сторонам пыльной улицы за невысокими заборчиками сквозь кусты черемухи и рябины глядели приветливые старые домики в один или два этажа, с наличниками на окнах и неизменными чердачками, жилыми или нежилыми, с окнами и без них. Большинство были деревянными, но попадались и кирпичные. Некоторые вросли в землю почти по самые окна. Домики были разными – иные постоянно поновлялись, другие были брошены и заколочены, на некоторых Саня с отвращением обнаружил современный сайдинг. Он представил, как, должно быть, гордились хозяева столь удачным решением, и презрительно усмехнулся. Он вышел на остановке и пошел вверх по улице, как и описывал дорогу Крутицкий. Через некоторое время справа появилась добротная непрозрачная металлическая ограда, а надпись на калитке гласила: «Православная общеобразовательная школа при храме Успения Богородицы». Саня позвонил в домофон, а про себя отметил, что Крутицкий уже дал ему не верную информацию. Никакая это не приходская, а самая настоящая школа, только с православным уклоном. «Черт его знает, что они там хотят наворотить в этом актовом зале, – думал он. – Расписать стену… Хорошенькое дельце. Как бы не получилось, что ищут маляра по дешевке, вот умора будет. Ну, если это так, набью тебе морду, дружочек дорогой».

– Вы к кому? – раздался мужской голос из домофона.

– Я это… – Саня затянулся, добивая бычок, и бросил его в пыль. – Добрый день. Я художник. Александр. Пришел по поводу работы…

– Какой такой работы? Не знаю ничего. Хватит хулиганить!

– Минуточку! Мне сказали, что нужно расписать стену, и это совершенно точно!

– Да? А кто вам сказал?

«Тьфу, черт, – подумал Саня. – Стоит ли упоминать вообще Крутицкого?»

– Я специально приехал, мне назначено, – сказал он совсем уж нелепую фразу, но она, как ни странно, подействовала, замок щелкнул, и Саня поспешил толкнуть тяжелую дверь калитки.