Усобица триумвирата
Шрифт:
– Нет. Есть у меня одна идея. Сядь! – Друг послушался, вернувшись на прежнее место. Пёс, отбежавший на время, вернулся к нему, но уже не дождавшись к себе внимания, просто лёг под скамьёй. – Человек ко мне подходил сегодня, от Всеслава Полоцкого. Тот тоже недоволен Ярославичами, предлагает объединиться с ним.
Ян Вышатич, услышав это, с минуту молчал. Ростислав ждал его реакции. Наконец, друг мотнул головой:
– Усобицу новую затеять хочешь? И всё ради того, чтоб владеть большим градом?
– Градом моего отца!
– А проиграешь, и что тогда? Янку оставишь горевать по тебе? Да и неизвестно, что сделают с ней победители!
– Прекрати!
– А что? Не может быть такого исхода разве? Жить надо мирно
Оба притихли. Ростислав опять впал в противоречие. И справедливости хотелось, проучить стрыев, завоевать славу. И уюта домашнего, чтоб рука об руку идти с Янкой, в согласии пребывать, любовью довольствоваться. На их поколение пришлось отмирание прежнего языческого варварства, когда мужчина был лишь воин, сильный и могучий, захватчик, завоёвывающий и богатства, и женщин не лаской и уговором, а напором и принуждением. Эти отголоски и боролись в юной душе – страсть к битвам и крови неприятеля, с христианским милосердием, призывающим к терпению и прощению. Ростислав угрюмо посмотрел на друга:
– Вышата тебя не отпустит же в Новгород всё равно.
– Мне твоё слово важно, ты мне позволь, а батюшка – пусть что хочет делает! Не примет обратно – так тому и быть! Отпустишь?
Вздохнув, князь протянул ему руку:
– Как могу я запретить тебе? Отпускаю, Ян, только уж ты постарайся вернуться!
– Постараюсь! – посветлело лицо того, преисполненное радужных надежд. – Благодарю тебя, Ростя, жизнь мне возвращаешь! Токмо, пока меня не будет, не ввязывайся ни во что! Порея меньше слушай. А я как обвенчаюсь – сразу назад!
Два дня спустя Вышата Остромирович грозно ругался и кричал в княжьих хоромах, стуча кулаком по столу, ведь не только Шимон Офрикович увёл под три тысячи варягов, которых хотелось присвоить под свою десницу, но и старший сын его, на которого он возлагал большие надежды, уехал купно[5] со Святославом Ярославичем, собираясь без родительского благословения и одобрения вступить в брак.
Примечания:
[1] В летописях говорится, что Ярослав Мудрый до самой смерти своего брата Мстислава, с которым поделили Русь по Днепру, остерегался жить в Киеве и оставался в Новгороде, да и все дела Ярослава до тех пор проходили на севере (основание города Юрьев, например). Мстислав умер где-то в 1034-1036 гг., т.е. все дети, кроме разве что младшего Игоря (с ним спорный вопрос) родились в Новгороде
[2] Новгород делился рекой на две части – Софийскую (где кремль) и Торговую - купеческую
[3] У славян река Смородина в сказаниях отделяла мир живых от мира мёртвых
[4] В отличие от братьев – выдуманный мной персонаж
[5] вместе
Глава семнадцатая. «Новгород»
Святослав в пути проникся симпатией к юному остромирову внуку, он узнавал в нём себя самого, такого, каким был несколько лет назад, разве что Ян был более учтив, спокоен и культурен. В его годы Святослав в Царьграде вёл себя дикарём, и разбойничьи варяжские нравы жили в той среде, где он вращался тогда. Это сейчас, возмужавший и степенный, он сделался более вдумчивым и мудрым, но не всегда был таким. За костром, во время одного из ночлегов, князь разговорился с сыном Вышаты, сделал вид, что не знал о причине, толкавшей того ехать в Новгород. Ян поделился своей сердечной тоской, и Святослав ответил ему той же искренностью, поведал, что когда он сам женился – каган Ярослав был дюже недоволен, бранил сына совсем не по-христиански и обещал изгнать вон, ведь в его планах было проводить удачные династические браки всех своих детей, и тем укреплять свою власть и покой границ. А тут какая-то дочь торгаша! Да, его княгиня была того же происхождения, что и девушка, которую любил Ян. Услышав это, молодой
В дне езды от Новгорода встреченные путники сказали, что в град приехал сам великий князь. Святослав нимало удивился, поглядев на Перенега:
– Чего это Изу вздумалось?
– Да кто его, кагана, может прозреть? Что желает, то и делает, - пожал тот плечами.
Внутри Святослава засвербела нехорошая мысль, что старший брат не доверяет ему, поэтому отправился в Верхние земли, чтобы убедиться в порядке и отсутствии сговора. Неужто он думал, что против него с новгородцами объединится и пойдёт на Киев? Оставшуюся дорогу Святослав пребывал в раздумьях. Он готов был делать всё ради сохранения их братской дружбы, сплочённости, чтобы исполнять завещание отца, но другие? Будет ли Изяслав так же стоек и твёрд в установленном?
По движению с востока, сначала они прискакали к Княжьему двору[1], но там стояла тишина, охраняемая десятком челядинов и столькими же гридями, и даже с другого берега Волхва не доносилось никаких звуков: поруганные Владимиром Крестителем идолы, выброшенные с Перыни[2], прекратили туда ход людей. Всё выглядело несколько позабытым, так что и лесного зверя неподалёку можно было услышать, как он рыскает в папоротнике и ныряет в кусты. Под скрип сосен, покачивающихся на ветру, постукивал дробно дятел. Князь вспомнил детские годы, узнавал эти места, эти запахи полуночные, озёрные, не такие, как у Днепра: там пахло простором и солнцем, а здесь – уединённостью, смолой и хвоей, как пахли свежие варяжские струги, доходившие до Царьграда.
– Значит, он остановился не здесь, - понял Святослав насчёт брата и, надавив на бока коня под собой, тронулся дальше, ведя с собой небольшую дружину и не отстающего Яна Вышатича. Посёлок неподалёку поредел, все старались перебраться поближе к торговым путям, не только потому, что там бойче шли жизнь и заработок, но и потому, что разбойники держались подальше от мест, где располагалась дружина.
Новгород встретил их шумными улицами и не менее заполненной людом рекой: по Волхву сновали лодки и судёнышки, от одного причала к другому. Не все умещались на мосту[3] и не каждый хотел попасть в столпотворение, вечно на нём творившееся. Ещё издали над крепостными бревенчатыми стенами детинца виднелись купола храма Святой Софии, воздвигнутой здесь не так давно – брат Владимир Ярославович и занимался строительством, да умер, едва тот успели закончить. Святослав спешился, взяв коня под узду, и его примеру последовали все его спутники.
– Ты со мной, Ян Вышатич, али по своему умыслу?
– А ты великого князя искать будешь?
– Сначала могилу братову посещу, а потом – к твоему деду. Уверен, Изяслав там.
– Не хочу деду на глаза показываться.
– Боишься, что посрамит и отругает?
– Не боюсь – не желаю этого. А если он силой надумает меня удержать от венчания?
– Я за тебя вступлюсь, не страшись!
– Благодарю, Святослав Ярославич, но прежде, всё же, повидаться с нею хочу… - и лицо Яна повернулось к рядам в стороне, где говорливо и неумолчно шёл торг, расхваливание товаров, лилась иноземная речь. Немало виднелось свеев и немцев[4]. Рынок жужжал, как улей, и мог жалить высокими ценами, но товар, который искал Ян, был для него бесценен, и скупости не позволял.
– Тогда встретимся позже! – кивнул ему Святослав и, по доскам моста, ведя коня, пошагал к воротам под проездной Богородицкой башней. Новгородцы держали себя с достоинством, никто, завидев родовитого мужа, дорогу уступать не спешил, до земли не кланялся. Большинство горожан относилось к боярству, тому самому, что когда-то призвало первого князя для наведения порядка. И до сих пор это боярство считало, что в любой момент может попросить этих князей убраться восвояси. Норовистый тут жил народ, бодливый.