Усобица триумвирата
Шрифт:
Отдав Перенегу повод коня, Святослав попросил оповестить в посаднических теремах, что он приехал, а сам, перекрестившись, вошёл в Святую Софию. Под высокими сводами раздавался гул, вызванный любым шорохом, даже мягких кожаных сапог. Каменные стены украшались святыми ликами, мрачно-умилёнными, выстрадавшими и сострадающими. Подозвав какого-то служку, Святослав спросил, где похоронен князь Владимир Ярославич? Тот, сообразив, что перед ним кто-то из братьев покойного, поспешил отвести его в предел с надгробием. Молча встав перед ним, черниговский князь рассуждал, а что бы было, не умри Владимир раньше
– Прости нас, если обидели твоего сына. Прости меня. Клянусь, что если первым на нас руку не поднимет, ценой своей жизни буду его защищать!
Изяслав и Остромир со своими ближними стояли на гульбище[5]. Перенег успел доложить о появлении Святослава и, отведя коней в конюшни, вернулся к своему князю. Тот не увидел боярина Коснячки – и то хорошо, значит, не стал через дочь незаменимым советником. Да и какие советы от него? Узколоб и жаден. Зато тут как тут высился, расправив самоуверенно плечи, Богдан, вуй Мстислава, и сам он, новгородский юный князь.
Подойдя, Святослав приложил руку к груди и в пояс поклонился:
– Здравы будьте, князья и бояре!
– И тебе добра и здоровья, - откликнулся Изяслав. На нём были одежды из золотой парчи, неудобные для верховой езды, так что видимо старший из оставшихся Ярославичей привёз их с собой, чтобы облачиться в ослепительные наряды и напоминать одним своим присутствием о собственном величии. Красоваться роскошью, под стать ромейскому императору, только что лорума[6] не хватало. – Неожиданно здесь появление твоё!
Святославу не хотелось, чтобы другие замечали их несогласованность:
– Решил навестить Владимирову могилу, да и соединиться с тобою, чтобы вместе ехать потом обратной дорогой.
У Изяслава на лице нарисовалось недоумение. Он же никого не предупреждал, что будет здесь, как Свят мог знать и искать его в Новгороде? Чтобы брат не успел ничего сказать, черниговский князь быстро поднялся по ступенькам и, оказавшись совсем рядом, тихо прошептал:
– Я тоже удивлён тебе здесь. Поговорим позже. Не при всех.
Повернулся к Остромиру и распахнул объятья старику:
– Рад видеть тебя, посадник! Сколько лет, сколько зим не пересекались пути наши!
– Да, давненько, давненько, Ярославич! Помню тебя ребёнком. А сейчас у самого, слышал, детишек мал-мала?
– Пятеро.
– Богато! Даст Господь ещё прибавления, все вырастут, все тебя порадуют! Я-то, вишь, с одним Вышатой остался[7], да дочерью. – Святослав помнил, что один из сыновей его не вернулся из похода на Царьград, убит был греками. – Да не будем о печалях, пожалуйте в хоромы, что тут стоять?
Застолье
– Всё бы ничего, Ярославич, так ведь иудейка она! Знал я про дурное увлечение его, потому и отправил подальше, в Ростов.
– И что же, что иудейка? – возразил Святослав. – Если венчаться, так она окрестится! А надо – так крестным отцом её сам стану!
– Что толку в обрядах, когда всё равно они до гроба в душе остаются иудеями, Христа распявшими? – Остромир перекрестился.
– Наши пращуры все язычниками были, так что же, после крещения разве не стали христианами? А тоже сколько святого люда погубили!
Не найдя аргументов достойных, посадник махнул рукой. Он был из тех набожно-верующих людей, которые читали и слепо повторяли, а обдумывать не умели; шаг в лево и шаг вправо от буквы Святого Писания равнялся ереси и хуле. Притом Писание он не всегда помнил в точности, а только так, как подсказывала память исходя из собственных пристрастий и трактовок. И в то же время, перенимавший учение от византийцев, он впитывал мысль о том, что светская власть тако же от Бога, а, значит, с князьями спорить – гневить Творца:
– Ладно, покумекаем ещё об этом, успеется. Если так ратуешь за это, Ярославич, я готов рассмотреть это дело.
Они сменили тему и, пока Святослав ел, слушал разговор, в котором не всё первоначально понял – это было продолжение каких-то обсуждений, сформировавшихся до его появления. Изяслав и Остромир собирали поход на чудь[8], намереваясь выдвинуться через несколько дней. Любопытство одолело его:
– А что ж чудь такого сделала? По какой причине поход?
– Платить полюдье[9] не хочет, - небрежно отозвался Изяслав.
– С чего это?
– Ну… - каган переглянулся с Остромиром, и Святославу это не понравилось. – Не уважают княжескую власть, должно быть. Думают, после смерти батюшки на них управы не найдётся.
– Коли так… то, может, поговорить сначала с их старейшинами?
– Говорили, - ответил Остромир. – Не хотят платить.
– Да надавать им по их поганским головам! – вставил Богдан. Черниговский князь тяжело посмотрел на него без одобрения, и тот умолк. Нашёлся, вояка!
– А ты, Мстиславушка, что скажешь? – обратился Изяслав к сыну. Мальчонка, не державший оружия страшнее деревяного меча, естественно, воскликнул:
– Поход! Бить чудь!
– Раз уж князь Новгородский велит! – засмеялся Остромир и поднял кубок, славя Изяслава и его отпрыска: - Здоровья князьям!
– И тебе, Остромир, и тебе!
Вечером, наконец, братья остались наедине, и Святослав, едва успев выдохнуть – до сих пор не отдохнувший с дороги – получил вопрос:
– И откуда же ты узнал, что я здесь буду?
– Ниоткуда, путники по пути сказали, что ты приехал сюда.
Изяслав, вертя перстни на пальцах, оправил нарядно шитый ворот рубахи, задумчиво огладил бороду.