Усобица триумвирата
Шрифт:
Распахнув дверь в братову светлицу, Святослав застыл на пороге. На кровати лежало трое: посередине Вячеслав, а по бокам – голые, в чём мать родила, девки. Непристойная картина, сдобренная винным кислым запахом, пропитавшим всё помещение, лишила Святослава слов. От гнева у него перехватило дыхание, так что с минуту он не знал, что делать? Глядеть на обнажённые тела вот в таком положении было противно. Что-то животное, мерзкое, непотребное прилипло к уснувшим во хмелю, пересношавшимся бездумно, ради удовлетворения похоти людям.
–
– Что? Что такое?! Кто посмел?! – открыв, наконец, глаза, с которых водой смыло дремотную пелену, он увидел брата: - Свят? Свят, ты как тут?
– Ты чего себе позволяешь?! – продолжил злиться тот. Было бы на Вяче хоть что-то, он бы схватил его за шкирку и встряхнул, а так и уцепиться не за что!
– Свят, да я же… да как… ты давно приехал? – молодой человек зарыпался во все стороны, вспоминая, где его рубаха. Нашёл её глазами, подтянулся в ту сторону, натянул через голову, ещё не зная, как радует этим брата.
– Ты чего ползаешь по кровати, как годовалый?! Столько времени прошло, а ты не ходишь до сих пор?!
– Так нога, Свят, нога… болит ещё… а вдруг поврежу опять?
– Повредишь?! – Святослав успел увидеть эту ногу, на которой почти не осталось следов перелома. Не могла она уже воспалиться, и расхаживать её было нужно. Поймав теперь Вячеслава за грудки, он стащил его на себя и поставил на пол: - Хватит трястись над собой! Встань!
– Свят! Свят, Свят!!! – запищал, испугавшись, смоленский князь, поджал покалеченную на охоте ногу. – Оставь, оставь, дай сесть!
– Стой! Костыль тебе дать? Бери и ходи! Или ты всю жизнь оставшуюся пролежать собрался?!
– Да нет, я же так… ждал, когда заживёт… совсем…
– А девок сношать тебе это не мешало, гляжу!
Вячеслав трусовато опустил глаза, устыдившись того, в каком виде застал его старший. Сказать было нечего в своё оправдание. Ничего не шло на ум.
– У тебя жена венчаная, ты себе что позволяешь?! – встряхнул его Святослав, заставив опять на себя посмотреть.
– Да дура она…
– Дура?! – мужчина ещё раз хорошенько вздёрнул его, как будто желая выбить из головы всякий вздор. – Дура – так образумь, глупа – так научи! Каков муж, такова и жена, иного не бывает, Вяча!
– Не люба она мне, - промолвил
– Чем она тебе не люба? Сына тебе подарила, молода, покладиста и заботлива. Дворовых холопок тебе, как Изу, подавай? Потому что у них бёдра шире и груди больше? В этом тебе весь интерес, как дитю малому? Жена тебе Богом прикреплена, с нею тебе делить и счастье, и беды, все заботы, всю жизнь свою! Завтра ж иди на причастие, пока тебе священник грехов не отпустит – к жене со своей грязью не подходи, понял? Лично проверю, чтоб в храм пошёл! Не пойдёшь – силой потащу! Понял?
– Понял, Свят, понял! – скрывая, что обижен и не показывая это на лице, Вячеслав сел, натягивая штаны. Грехи! Как будто они действительно существуют! Выдумки это всё, верно Всеслав говорил. Принесла ж нелёгкая брата! Как по делам своим ехал, так не удосужился заглянуть, и Изяслав туда же, промчался мимо, только люди проезжие и поведали, что в Полоцк поехал, а потом в Новгород. То им плевать было на него, хоть умри он тут, а то заявился!
– Я голоден с дороги, жду тебя к трапезе, - сказал Святослав и вышел.
Поднявшись по лестнице в терем, он постучал кулаком по двери:
– Княгиня? Можно?
За дверью послышался переполох, шорох ткани, шаги. Дверь открылась, и Ода, бледная, но с ярким румянцем на щеках, взглянула на него большими светлыми глазами.
– Можно брательнича[5] проведать?
– Да, заходи, князь, - отодвинулась она, освобождая проход к люльке. Одна из челядинок возилась в сундуке, укладывая принесённые выстиранные вещи. Святослав указал ей на выход:
– Оставь-ка нас поговорить.
Ода вытянулась. Её охватило волнение и чувство дурманящего забвения, когда примчался Перенег и сказал, что едет князь Черниговский. Ничего не могла она услышать желаннее и слаще, даже переспросила, кажется, дважды, кто едет? Чтобы слышать это и убеждаться, что правда. Что вот-вот он будет здесь, перед ней. Святослав. Но что окажутся они наедине? Что ей доведётся говорить с ним? Нет, этого она и представить себе не могла!
Святослав подошёл к люльке. Ребёнок не спал, изучая мир маленькими любопытными глазёнками. Мужчина вынул его, прижимая умело в груди – своих уже столько передержал и перенянчил, что справлялся не хуже матерей!
– Ну-ка, Борисушка, дай на тебя стрыю поглядеть. Не боишься меня? А? Моя Выша плачет, когда я её высоко поднимаю, а ты смелый у нас, да? Она-то девчонка, а ты – богатырь! – балуясь с племянником, Святослав вызвал у того смех. Ребёнок потянулся к его аккуратной бороде, с удовольствием её трогая.
Ода смотрела на них. «Ты совсем не страшный, князь, как тебя можно бояться?» - думала она, но не решалась произнести даже слова. Если бы только отцом Бориса был он, а не Вячеслав… «Нет, нет, я никогда больше не должна так думать! Мои мысли накликают беду!» - одёрнула себя девушка.