Успеть. Поэма о живых душах

Слаповский Алексей Иванович

— Конечно, знал. Он сперва все хвастался, что бабенку завел на перекус, так и говорил — на перекус. А вместо перекуса получилась вторая семья. Девчонки-близняшки, прикипел он к ним. На два фронта рвался, вот и надорвал сердечко. Ладно, пойду — надо их как-то развести, а то скандал выйдет.

— Мне с тобой?

— Отдыхай, справлюсь.

30

Иван не сумел развести Ларису и Юлю. Женщины встретились в самом неподходящем для знакомства месте: в морге. Лариса стояла над телом мужа и плакала, вошла Юля, тоже с плачем, тут-то все и выяснилось. Продолжая плакать, Лариса всячески обзывала

Юлю, упрекнув и мужа: «Мало, что ты умер, ты меня еще и опозорил!» Юля в ответ кричала, что он давно собирался уйти от Ларисы, что он ее давно не любит, а любит только Юлю и своих дочек. Узнав о дочках, Лариса совсем взбеленилась и заявила, что пусть эта сучка придорожная, которая всех шоферов через себя пропустила, даже не надеется, что ее приблудышей кто-то засчитает за детей ее мужа, и если эта тварь думает, что ей от Виталия что-нибудь достанется в смысле наследства, то пусть лучше сразу заткнется, пока она сама ее не заткнет. Присутствовавшие при этом Сольский, отец Ларисы, привезший ее на своей машине, сосед Юли, доставивший ее и все порывавшийся выйти, но никак не находивший удобного момента, служитель морга, производивший вскрытие, главврач, пришедшая проконтролировать ситуацию, лейтенант Никита, которого Иван позвал для официальности и наведения порядка, если потребуется, — никто из них не пытался вмешиваться. Никита только негромко приговаривал: «Успокойтесь, женщины, успокойтесь!» Но женщины не успокаивались, долго еще ругались и готовы были вцепиться друг в друга, только присутствие покойника их удержало от этого.

А потом, через год, Лариса неожиданно приехала к Юле, грубовато сказала: «Какие-никакие, а они его дети, не померли тут еще?» — «Не волнуйся, живей тебя!» — в тон ей ответила Юля. Но после этого Лариса достала бутылку и сказала, что в любом случае годовщину надо отметить. А у Юли была и своя бутылка, она тоже собиралась в одиночестве справлять годовые поминки. Сели, выпили, закусили, поговорили, потом пришли девочки, гулявшие на улице, Юля рассказала об их проблемах, а Лариса вспомнила, что ее одноклассник стал авторитетным педиатром, может помочь.

И тот помог, и девочки поправили здоровье, выросли, пристрастились путешествовать, завели канал «Две сестры_Travel», ставший очень популярным, Лариса, ставшая бабушкой Ларисой, регулярно его смотрела и с гордостью говорила своим внуку и внучке: «Родственницы ваши, вашего покойного деда дочери. Веселый был у вас дед. Разносторонний». Но внука и внучку это не заинтересовало, они были хоть и малы, но уже хорошо разбирались в окружающем мире, их ничего в нем не удивляло, как и других жителей наступившего нового времени.

Правда, с самой Юлей Лариса к тому времени перестала общаться: Юля еще раз вышла замуж, родила новому мужу сына, и Ларисе стало обидно за Виталия, как было бы, наверное, обидно ему самому, если бы он остался жив.

31

Настя, очнувшись от тяжелого сна, первым делом хотела потребовать телефон и увидела, что он рядом, на тумбочке. Взяла его. Телефон пах чем-то едко-химическим — наверное, обработали. Позвонила Алисе. Дочь обрадовалась, сказала, что у нее все хорошо, у папы тоже все хорошо, а у тебя, все хорошо? Да, все хорошо, через силу улыбнулась Настя. Вот и хорошо, сказала Алиса.

Насте было немного досадно видеть и слышать дочь такой успокоившейся, будто ничего особенного не произошло. Но ее можно понять: мама в больнице, с ней там не может случиться ничего плохого, и она ведь сама говорит, что у нее все хорошо. Пусть это не совсем так, дети чувствуют,

когда их немного обманывают, но Алиса согласна быть обманутой. И понимает не хуже взрослых: если кому-то совсем плохо, то не хватит сил притворяться. Так что, даже если маме и не совсем хорошо, но достаточно хорошо, чтобы говорить, что хорошо. Железная логика психологического самосохранения, подумала Настя и порадовалась тому, что может так ясно мыслить.

— Папу позвать? — спросила Алиса.

— Да нет. Или позови, — тут же передумала Настя.

И Антон возник на дисплее. Значит, был рядом с Алисой. Настя почувствовала непрошеный приступ благодарности. Даже в носу стало влажно и глаза чуть-чуть защипало. Это меня от болезни так размягчило, объяснила себе Настя. И задала пустой вопрос из разряда тех, которыми обмениваются муж и жена, когда не о чем говорить, но ощущение диалога все же нужно — так, наверное, попискивают обезьянки в вольере, обозначая: «Я тут!» — «И я тут!» — «Я ем банан!» — «И я ем банан». Вроде и не сказали ничего, и поговорили.

— Как вы там? — спросила Настя.

— Нормально. Ты-то как?

— Лежу.

— Что говорят?

— Ничего. Я спала, врачей нет сейчас, — Настя оглядела палату и, понизив голос, сообщила: — Нас тут шесть коек.

— Хорошо сказала — нас шесть коек, — улыбнулся Антон.

— Да ладно тебе. Я еще к системе подключена, качают что-то.

— В тебя или из тебя?

— Очень смешно.

Совсем теплый и дружеский разговор получается, будто ничего не было, спохватилась Настя. Надо как-то повернуть разговор, но как? Связь громкая, Алиса слышит. Придется учесть на будущее и больше этой ошибки не повторять, а сейчас просто закруглить разговор чем-нибудь нейтральным.

— Извини, если нарушила твои планы, — сказала Настя.

— Совсем не в себе? Понимаешь же, что все мои планы теперь тут.

— Никто не обязывает. Алисе няню ищут. Может, уже нашли.

— Зачем? — спросила невидимая Алиса. — Какая няня, у меня папа тут.

— Потом поговорим, — сказала Настя. — Все, пока, созвонимся еще.

Совсем она не форме, проиграла диалог вчистую. Еще бы не проиграть — в голове будто ком тяжелой, горячей и мокрой ваты. Вата. Вино вата. Какая-то детская загадка, шутка, мама что-то такое говорила, это из ее детства. Вино и вата, а вместе — виновата. Ну и что? Бесит нелепость сочетания двух абсолютно не имеющих друг к другу отношения вещей. Вино — вата. В чем смысл игры слов? Почему они пришли в голову? Вино — вата, вино — вата. Виновата. Она виновата. Перед кем? Она ни перед кем не виновата.

Как же ни перед кем? А Дмитрий, Митя? Она только сейчас вспомнила о нем, а тот, бедный, наверное, уже обзвонился. Настя посмотрела пропущенные звонки, номера Дмитрия там не было. Это встревожило, она позвонила сама. Ответил женский голос:

— Да?

— Что да? Вы кто?

— Мы больница. Я телефон протираю, а вы кто?

— Я… Родственница. Жена. Где он?

— Не знаю, мы тут обработкой занимаемся. Придут, заберут телефон, отнесут.

— Куда?

— Где лежит.

— Он в больнице?

— Девушка, мне работать надо. Через час позвоните, поговорите, он вам скажет, где он и что. До свидания.

— А какая больница? — выкрикнула Настя, но женщина уже отключилась.

Больница была такая, в какую Согдеев никогда бы не попал, если бы не чрезвычайные обстоятельства. Варя, обеспокоенная тем, что шеф третий час лежит в отдыхательной комнате, чего среди дня никогда не бывало, вошла туда и увидела: Дмитрий Алексеевич сидит, опершись руками о диван, и раскачивается взад-вперед. Нет, он не раскачивается, он, поняла Варя, пытается встать, но не может. Ее это напугало.