Устранитель зла
Шрифт:
На этот раз Сухмет вспотел, и в то же время его пробила такая дрожь, что он даже не сразу смог заговорить — так плясали губы:
— Т-транс… мутируй… немного-го-го гор… ло.
Договорить он не мог и обречённо махнул рукой. Лотар понял, что на этот раз старик обойдётся без вежливостей. Он подумал, представил крик таким, каким он его теперь видел, и тут же почувствовал, что глотка его изменилась. Он и сам не мог бы определить, что с ней произошло.
Желтоголовый повернулся к кургану, набрал в лёгкие воздуха и заорал.
На этот раз с вяза посыпалась листва, с соседних
Но курган разошёлся совсем немного, не шире десятка футов. Потом всё успокоилось. Лотар подошёл к разверзшейся у его ног пропасти. Из неё дохнуло сыростью и какой-то особой тишиной, от которой хотелось завыть.
Кто-то защёлкал сзади. Лотар оглянулся. На ветке сидела Ду-Лиа, она всё ещё оставалась в теле соколихи. Лотар улыбнулся ей, взгляд птицы остался неподвижным. Лишь полупрозрачная плёнка опустилась, а потом неспешно, как веер красавицы, поднялась. Это можно было при желании принять за ответную улыбку.
Подошли Рубос, Ди и Азмир. Мирамец был сердит.
— Предупреждать надо, Лотар, — процедил он сквозь зубы. Лотар хлопнул его по плечу:
— Да я и сам не знал, что получится.
Рубос, конечно, мгновенно оттаял. Он хмыкнул и спросил:
— Что дальше?
Сухмет уже привязывал к вязу верёвку, собранную из отрезков, оставшихся от всей оленьей упряжки, которую он достал из Бесконечного Мешка. Первый узел, у дерева, получился довольно сложным, он должен был развязаться при определённом заклинании, тогда верёвка соскользнула бы вниз, в провал.
Азмир заглянул в черноту, ничего, конечно, не увидел, бросил камешек. Он отозвался секунд через пять.
— Тут высоко, локтей двести. И лезть не хочется.
“Так, — решил Лотар, — он стал откровеннее”. Всё становилось в мире лучше, даже бывшие разбойники.
— Может, крылья отрастишь, Лотар? Двести локтей — это не шутка, — предложил Ди. Лотар посмотрел на Сухмета:
— Верёвка до дна достанет?
— Конечно, я обо всём позаботился.
— Ты там никого не чувствуешь? — спросил Лотар. На всякий случай он проверил, как вынимается меч.
— Такое впечатление, — ответил Рубос, — что даже насекомых нет.
Сухмет проверил это утверждение, кивнул, соглашаясь, но тут же добавил:
— И всё-таки лучше не будем отращивать тебе крылья, господин. Трансмутация оставляет магический след, Сроф может его заметить, а мы собирались быть незаметными.
Первым опускался Лотар. Он сполз вниз с такой скоростью, что содрал кожу на ладонях и ободрал об узлы слишком нежные для такой операции внутренние части икр и бёдер. Но когда он коснулся дна и осмотрелся, оказалось, что можно было и не спешить. Он стоял у стены огромного, тёмного, пустого зала.
Начиная с высоты футов в пятьдесят из стен поднимались довольно странные ветви, которые становились тем длиннее, чем на большей высоте они росли. Но это были не ветви, а переплетения ходов, переходов и каких-то ажурных чаш, похожих на подвешенные гнёзда. Человеческого воображения не хватило бы, чтобы изобрести те каноны архитектуры, по которым это сооружение было устроено. Сделанное из камня, металла и какого-то другого материала, о котором Лотар никогда даже не слышал, сооружение было всё-таки искусственным, и крепились эти ветви к прутам, установленным в пластах скальных пород, там и сям виднеющихся на стенах зала.
В центре, на высоте примерно футов ста или ста двадцати, кружево переплелось так плотно, что если бы Лотар спускался не с краю, а ближе к каменной бабе, он застрял бы в странных ветвях. Почему-то это действовало на нервы и заставляло касаться мечей.
Остальные путники опускались с изрядным трудом. В какой-то момент Азмир даже запаниковал, пришлось Рубосу на него прикрикнуть, как он пояснил стоящему поблизости Сухмету, в интересах самого же пустынника. Дальше Азмир спускался без осложнений, но, оказавшись внизу, долго не мог смотреть на Рубоса — то ли от стыда за себя, то ли переживая его окрик.
Дно зала под курганом оказалось сырым, его покрывал очень толстый слой костей, закаменевшего гуано и высохших веток, иногда довольно толстых. А запах стоял такой, что Рубос попросил Сухмета защитить как-нибудь его обоняние. Сухмет исполнил просьбу. Тут можно было использовать какую угодно магию — любые её следы растворялись в этой застоявшейся ауре боли, смерти и гниения.
Лотар притупил свою чувствительность сам. Иначе у него могла разболеться голова.
После трёх попыток ему удалось прокричать так, что крыша наверху сомкнулась и стало темно. Вернее, стало темно для Рубоса и Азмира. Остальные, конечно, видели вполне достаточно.
Рубос попросил разрешения сделать факелы, но Сухмет отказал. Он считал, что мелкая магия безопасна, а вот огонь… Уж очень это было несвойственно птице Сроф. Вместо этого Сухмет поднял пустыннику и мирамцу уровень темнового видения, насколько это было возможно для необученного сознания.
Ожидание, терпение и внимание стали привычной работой. Ночью неожиданно в одном углу пещеры забил небольшой ключ. Сухмет проверил воду и сказал, что она вполне чистая, можно пить, но под утро источник иссяк. Впрочем, следующей ночью он забил снова. Лотар почувствовал к нему тайную симпатию: этот весёлый ручеёк в окружающей темноте напоминал о смене дня и ночи, о рассветах и закатах. Конечно, Лотар и так мог бы увидеть, день снаружи или ночь, но обострять свои способности не хотел. Скорее всего, по той причине, что Сухмет, который никогда не ошибался, этого не делал.
На третий день Азмир, отправившись по определённой надобности в дальнюю от источника сторону, наткнулся на огромную золотую монету. Глаза пустынника блестели, когда он принёс её показать остальным. При виде золота у него даже перехватило дыхание, но монету он всё-таки показал.
Монета наводила на кое-какие мысли. Ближе к вечеру, чтобы при случае иметь воду под рукой, Лотар трансмутировал и взлетел на искусственные ветви, хотя ещё пару дней назад они с Сухметом решили этого не делать, чтобы не насторожить птицу, когда она вернётся.