Утаенные страницы советской истории. Том 1
Шрифт:
«Старики» Молотов, Ворошилов, Каганович благоразумно наблюдали со стороны, а сражались между собой молодые «ленинградцы» и тандем Маленков — Берия. Шансы выходцев из города на Неве поначалу казались предпочтительнее. Даже после смерти Жданова и возвращения Маленкова на пост секретаря ЦК летом 48-го они располагали более значительными аппаратными возможностями. Было, в частности, немаловажным, что Кузнецов курировал кадровую политику и правоохранительные органы — в том числе МГБ. У него сложились с Абакумовым хорошие отношения, не раз перераставшие в дружеские застолья.
«Ленинградцев» убаюкало внимание к ним Сталина, который в разговорах давал понять, что Вознесенский и Кузнецов могут рассчитывать принять из его рук эстафету управления страной: один как глава правительства, а второй — во главе партии. Но лишенные поддержки Жданова, его питомцы стали совершать аппаратные ошибки. Не осталось незамеченным Сталиным заносчивость и высокомерие Вознесенского, его неосторожные высказывания, позволяющие упрекать председателя Госплана в великорусском шовинизме. Можно предположить, что творилось в душе выходца с Кавказа Сталина, когда ему сообщали о националистических высказываниях его фаворита.
Тем временем Маленков и Берия обрели новых союзников. К ним примкнули зампредседателя Совета министров СССР Максим Сабуров и министр химической промышленности Михаил Первухин, в 1950 году также ставший заместителем председателя Совмина.
К несчастью для «ленинградцев», в 1949 году второй секретарь Ленинградского горкома Яков Капустин был обвинен в «связях с английской разведкой» — он проходил стажировку на английских предприятиях в 1935–1936 годах, после окончания индустриального института. Как возникло это обвинение, неясно до сих пор, так как соответствующие архивы закрыты для исследователей. Был ли это донос, оперативная информация, а, может быть, как нередко бывало в те времена, вымысел следователя, выполнявшего заказ сверху? Нельзя исключать, что фальшивку подбросила английская разведка, расчищавшая дорогу кому-то из «своих». Впрочем, пока это только предположение…
Летом 49-го арестовали Вознесенского и Кузнецова, а 1 октября 1950 года их расстреляли по приговору военной коллегии Верховного суда. Казнь произошла в отсутствие Сталина, который слег с высоким давлением в начале августа и до середины декабря не появлялся в кремлевском кабинете. Это было уже не первое вынужденное «затворничество» вождя, который во второй половине 1947 года проболел почти пять месяцев. Но если тогда страной управляли «ленинградцы» во главе со Ждановым и Вознесенским, то теперь у руля встали Маленков и Берия, заручившиеся поддержкой зампредсовмина Булганина, курировавшего Вооруженные Силы, и возвращенного в декабре 49-го в столицу с Украины Хрущева, ставшего секретарем ЦК КПСС и первым секретарем Московского горкома. Похоже, новые визири не замедлили свести счеты со своими поверженными соперниками — после выздоровления «хозяин» мог и пощадить Вознесенского, санкцию на арест которого он дал не без колебаний.
В 1950 году вновь стало возрастать влияние Берии, который сумел доказать Сталину свою полезность в качестве куратора атомного проекта. Благоприятное впечатление произвели успешные испытания ядерного оружия, в чем несомненна и заслуга Лаврентия Павловича, сумевшего наладить с большинством ученых нормальные рабочие отношения. В специальном постановлении ЦК ВКП(б) и Совета Министров СССР Берии была выражена благодарность «за организацию дела производства атомной энергии и успешное завершение испытания атомного оружия». Ему присвоили звание лауреата Сталинской премии первой степени. Понятно, что это были знаки внимания правителя, который вновь приближал своего земляка, умевшего быть полезным.
Образовавшийся союз (Маленков, Берия, Булганин, Хрущев) добился в феврале 1951 года принятия двух важных решений Политбюро ЦК, закреплявших их доминирующее положение на Олимпе власти — причем решения принимались опросом, без проведения заседания. Во-первых, председательствование на заседаниях президиума Совета министров СССР и бюро президиума было возложено поочередно на заместителей председателя Совета министров СССР Булганина, Берия и Маленкова — такая очередность устанавливалась постановлением Политбюро. Им поручалось также рассмотрение и решение текущих вопросов. Постановления и распоряжения Совмина предписывалось издавать за подписью председателя Совета министров СССР Сталина.
Фактически больной вождь самоустранялся (устранялся?) от решения оперативных вопросов управления страной. Молотов, Микоян и Каганович были выведены из бюро президиума Совмина и тем самым утрачивали возможность влиять на формирование государственной политики. «Триумвират» — Булганин, Берия и Маленков — де-факто переносил решение основных вопросов из ЦК в Совмин, оставляя за ВКП(б) идеологические вопросы, связь с зарубежным комдвижением, подбор, совместно с органами госбезопасности, кадров для партийной и государственной работы.
Во-вторых. Булганин вернул себе руководство военно-промышленным комплексом. В Совмине было создано бюро по военно-промышленным и военным вопросам, призванное координировать деятельность министерств — авиационной промышленности, вооружения, вооруженных сил и военно-морского флота.
Важнейшее значение для дальнейшего развития событий имело отстранение от дел министра госбезопасности Абакумова. И Маленков, и Берия имели личные основания ненавидеть шефа МГБ: Абакумов имел непосредственное отношение к «авиационному делу» 46-го года, стоившему Маленкову должности секретаря ЦК, а Берия не мог простить ему изгнания из министерства приближенных к нему высокопоставленных чекистов и ареста в ноябре 50-го своего личного врача Я. Этингера… Маленкову удалось скомпрометировать лично преданного Сталину министра. На стол вождя легло письмо офицера МГБ Михаила Рюмина, работавшего одним из следователей следственной части по особо важным делам. В доносе Абакумов обвинялся во многих грехах, утрате бдительности, бытовом разложении, а главное — в попустительстве «террористическим замыслам» кремлевских врачей.
Играя на болезненной мнительности теряющего физические и эмоциональные силы Сталина, Маленков уговорил его назначить новым шефом МГБ «своего человека» — заведующего отделом партийных, профсоюзных и комсомольских органов ЦК ВКП(б) Семена Игнатьева, прибывшего на Старую площадь с поста уполномоченного ЦК по Узбекистану. Абакумова же взяли под стражу, нещадно пытали, пытаясь добиться признаний в измене, и расстреляли только в декабре 54-го, когда власть перешла уже к Хрущеву. Первым же замом у Игнатьева стал генерал Гоглидзе…
Складывающаяся в государственном руководстве кадровая ситуация не устраивала Сталина. Он никак не мог определиться, кого после расправы с «ленинградцами» можно назвать «кронпринцем». Судя по всему, никто из имеющихся членов Политбюро не устраивал его в роли нового лидера мощной державы, созданной поистине «железом и кровью».
Вождь давно размышлял над оптимальной моделью государственного управления. Роль партийного аппарата он никогда не абсолютизировал и подходил к ней сугубо прагматически, рассматривая его как один из элементов государственного механизма управления, как важный, но не единственный инструмент социального управления. Тем более вождь был хорошо осведомлен по каналам МГБ об истинном лице представителей высшей партийной номенклатуры, случаях ее нравственного перерождения…