Утонувшие надежды

Уэстлейк Дональд Эдвин

— Энди? А как же ты? — спросила Мэй. — Ведь у тебя постоянно возникают какие-то идеи.

— Это верно, — согласился Энди. — Но только по одной за раз, и те разрозненные. Что такое план? План — это последовательность приведенных в порядок идей. Извини, Мэй, но я никогда не был силен в планировании.

— Будь проклят этот чертов штат Нью-Йорк! — вспылила мамуля, обгоняя очередной «меркьюри-макабр», в котором сидел врач с трубкой в зубах. — Кому ни попадя выдают права!

— Да еще Тома Джимсона выпустили, — напомнила Мэй.

Тайни

откашлялся и сказал:

— Как правило, при подобных обстоятельствах я прихожу к человеку и отправляю его в отпуск на больничную койку месяца эдак на три. Но этот Том Джимсон, будь ему хоть семьдесят лет, хоть сто семьдесят, — это самый отвратительный человечишко, какого я когда-либо встречал в своей жизни. Мне стыдно признаться, но я не могу ручаться, что Том Джимсон задержится в больнице достаточно долго. Он выйдет оттуда, и уж тогда его нипочем не переубедить. Он попрет напролом.

— Неужели он так опасен? — нахмурившись, спросила Мэй.

— Беда в том, что ему на все наплевать. Он может прекрасно придумать, как подставить другого, а самому остаться в стороне. Когда мы вместе сидели в кутузке, Том Джимсон был единственным, кто мог спать, держа в пальцах двадцатидолларовую банкноту и не опасаясь за ее сохранность. Понимаете, — откровенно признался Тайни, — иногда мне приходится малость прижать того или иного парня, и тут уж ничего не поделать. Но если меня не злить, то я не стану зря ломать кости. А вот Том просто обожает крайние меры. Нормальному человеку ни за что не понять его жестокости.

— Что же делать? — вздохнув, спросила Мэй.

— Полагаю, нам не стоит ближайшие пару недель смотреть новости, — сказал Стэн.

Внезапно все четверо повалились вперед: мамуля обеими ногами нажала на тормоз, уворачиваясь от двух велосипедистов-посыльных с большими плоскими рюкзаками за спиной, лавировавших среди машин. Один из велосипедистов оглянулся через плечо и показал мамуле средний палец. Мамуля высунула голову из окошка и сделала почти то же самое, только посредством языка. Потом она посмотрела на Мэй и спросила:

— А ты не хочешь отправиться в отпуск?

Мэй взглянула на нее, хлопая глазами:

— Отпуск? Нет. Я хочу...

— Понятно, — прервала ее мамуля. — Ты поглощена этим делом с плотиной. А я хочу в отпуск. И если у тебя, милочка, есть голова на плечах, ты тоже захочешь в отпуск.

Мэй развела руками, и в голове у нее мелькнула мысль, что дорожная нервотрепка довела-таки мамулю до ручки.

— Я не понимаю, о чем вы, — сказала она. — Какая тут связь?

— Я скажу тебе, какая тут связь, — проворчала мамуля. — Я придумала, как остановить Тома Джимсона.

45

Дортмундер вошел в квартиру и крикнул:

— Мэй! Это я!

В ответ донеслось:

— Я здесь, Джон!

Все это выглядело бы очень мило, если бы не два обстоятельства: голос принадлежал не Мэй и вообще это был

не женский голос.

Дортмундер осторожно подошел к дверям гостиной и увидел там Стэна Мэрча, сидевшего на диване с банкой пива в руках и печальным выражением на лице.

— Я не желаю об этом говорить, — сказал ему Дортмундер.

— Понимаю, — ответил Стэн. — Но произошли кое-какие изменения...

— Ну, а я не изменился.

— Может быть, возьмешь себе пива? — предложил Стэн.

Дортмундер бросил на него пытливый взгляд. Как правило, поведение Мэрча вполне соответствовало его морковно-рыжим волосам: он был человеком благодушным, прямолинейным и немного задиристым. А сейчас перед Дортмундером сидел совсем другой Стэн: удрученный, подавленный, мрачный. И этот новый Стэн нравился Дортмундеру куда меньше прежнего.

— Действительно, возьму-ка я пивка, — решил Дортмундер и отправился на кухню. Вернувшись в гостиную и усевшись в свое кресло, он глотнул пива, вытер подбородок и сказал: — Ну что ж, выкладывай.

— Мэй уехала, — сказал Стэн.

Чего-чего, а этого Дортмундер никак не ожидал. Он уже был готов выслушивать новые увещевания насчет водохранилища, которые Стэн вполне мог завести по наущению Мэй, но...

Мэй? Уехала? Это невозможно.

— Это невозможно, — так и заявил Дортмундер.

— И тем не менее, — сказал Стэн. — Такси отъехало двадцать минут назад. Загляни в чулан и шкаф, если не веришь.

— Неужели... — Дортмундер никак не мог заставить себя всерьез обдумать это известие. — Она что, ушла? Ушла от меня?

— Нет, — ответил Стэн. — Она сказала, что ты когда угодно можешь к ней переселиться. Если захочешь. К ней и мамуле.

Дортмундер никак не мог выискать во всем этом хоть толику смысла.

— Твоя мамуля? — спросил он. — Она-то здесь каким боком?

— Теперь они живут вдвоем, — сказал Стэн. — Мамуля увезла Мэй на своем такси. Ее последняя поездка. И вся эта затея тоже ее, — добавил Стэн с горечью в голосе. — Мамулю уволили из таксопарка по сокращению штатов, а Мэй заявила, что ей осточертела работа в универсаме, вот они и уехали. И сказали, что мы оба можем присоединиться к ним в любой момент.

Дортмундер вскочил на ноги, расплескав пиво.

— Куда уехали? — Он был готов отправиться куда угодно, и немедленно. Поехать туда, потребовать разумных объяснений, привезти Мэй обратно. — Куда они уехали, Стэн?

— В Дадсон-Сентр, — сказал Стэн, глубоко вздохнул, покачал головой и добавил: — Напротив той самой дамбы, вот где они поселились.

46

Поистине удивительно, как много на севере штата Нью-Йорк водохранилищ, вода которых по трубам поступает в южные районы. Сам город не ахти как чист, и остается лишь предположить, что всю воду попросту выпивают. Или с чем-то смешивают. Или постоянно забывают завернуть краны.