Утопия 14 (Механическое пианино)
Шрифт:
Если бы Полу захотелось когда-нибудь проявить по отношению к ней исключительную жестокость, он знал — самое жестокое, что он бы мог сделать, это объяснить ей, почему она ненавидит их такой лютой ненавистью: если бы он на ней не женился, она жила бы именно здесь и она была бы одной из них.
— Мы не станем выходить из машины, — сказал Пол. — Мы просто посидим и понаблюдаем несколько минут. А потом опять поедем.
— Что мы понаблюдаем?
— Все то, что здесь можно увидеть. Людей, вырисовывающих эти линии, человека с брандспойтом, людей, которые на
Она не стала наблюдать за тем, что творилось вокруг, только съежилась на сиденье и уставилась на свои руки.
Пол догадался, о чем она думает, — она думает, что по каким-то непонятным ей причинам он решил унизить ее, напомнив ей о ее происхождении. Если бы действительно таковы были его намерения, ему бы это полностью удалось: ее ядовитая злоба улетучилась. Анита умолкла и старалась казаться как можно меньше.
— Знаешь, зачем я привез тебя сюда?
— Нет. — Теперь она говорила шепотом. — Но я хочу домой, Пол. Пожалуйста, а?
— Анита, я привез тебя сюда потому, что уже давно пора нам совершенно по-новому смотреть на все происходящее, и это касается не только нас самих, но и наших связей с обществом в целом.
Ему не понравилось, как звучали эти слова — они были сентиментальные и напыщенные. И они не произвели никакого впечатления на Аниту.
Он снова попытался пояснить свою мысль:
— Ради того, чтобы получить то, чем мы, Анита, владеем, мы фактически выманили у этих людей все, что для них было самым дорогим на земле, — сознание, что они кому-то нужны и полезны, а это и есть основа самоуважения.
Это тоже было ненамного лучше. Все это никак не доходило до Аниты. Она, по-видимому, все еще была уверена, что он за что-то ее наказывает.
Он попытался еще раз:
— Дорогая, когда я смотрю на то, чем владеем мы, и на то, чем обладают эти люди, я чувствую себя как лошадиная задница.
Проблеск понимания появился в глазах Аниты. Хотя и нерешительно, — но она все же несколько приободрилась.
— Значит, ты на меня не злишься?
— Господи, конечно, нет. С чего бы это мне на тебя злиться?
— Не знаю. Я подумала, что, может, я была слишком назойливой или, может, ты подумал, что между мной и Шефердом что-то есть.
Это последнее предположение — предположение о том, что он может испытывать беспокойство из-за Шеферда, — окончательно сбило Пола с выбранного им ранее пути перевоспитания Аниты. Упоминание о том, что он может ревновать к капитану Зеленых, было настолько несуразным, выказывало, как мало понимает его Анита, что только это привлекло его внимание.
— Я начну ревновать тебя к Шеферду тогда, когда ты примешься ревновать меня к Катарине Финч, — рассмеялся он.
К его крайнему изумлению, Анита всерьез отнеслась к этим словам.
— Не может быть!
— Чего это не может быть?
— Что я должна ревновать тебя к Катарине Финч. К этой коротышке…
— Погоди минутку! — Разговор становился все более ожесточенным. — Я просто хочу сказать, что предположение относительно тебя и Шеферда столь же абсурдно, как и то, что между мною и Катариной может что-то происходить.
Она все еще продолжала обороняться и, по-видимому, не уловила смысла приведенной им параллели. И тут же перешла в наступление.
— Что ж, Шеферд наверняка представляет собой более привлекательного мужчину, чем Катарина-женщину.
— Я не спорю относительно этого, — в отчаянии сказал Пол. — И вовсе не собираюсь спорить на эту тему. Между мною и Катариной ничего нет, точно так же, как между тобой и Шефердом. Я просто хотел сказать, насколько бессмысленно было бы для каждого из нас подозревать в чем-либо другого.
— Ты считаешь меня неинтересной?
— Я считаю, что ты страшно интересна. И ты это знаешь. — Говорил он теперь громко и, выглянув на улицу, увидел, что за ними — за людьми, которые собирались быть наблюдателями, — наблюдают посторонние. Бумажный кораблик мчался по быстринам, не привлекая ничьего внимания. — Мы приехали сюда не затем, чтобы обвинять друг друга в неверности, — понизил он голос до хриплого шепота.
— А зачем мы сюда приехали?
— Я уже сказал тебе: чтобы нам обоим легче было увидеть мир таким, каков он есть, а не таким, каким он выглядит с нашего берега реки. Чтобы увидеть, что наш образ жизни принес остальным.
Теперь, после того как Анита успешно атаковала и смутила Пола, а также, удостоверившись наконец, что ее не ругают и не подвергают наказанию, она почувствовала себя хозяйкой положения.
— В моем представлении все они тут выглядят довольно сытыми.
— Но ведь люди, подобные моему отцу, подобные Кронеру, Бэйеру или Шеферду, подобные нам с тобой, лишили их духовных ценностей.
— Видно, не слишком-то много было у них этих ценностей, иначе они не оказались бы здесь.
Это окончательно взбесило Пола. Тонкий механизм, который удерживал его от того, чтобы причинить ей боль,отказал.
— Но ведь если бы не случайность, тут именно и было бы твое место.
— Пол! — Она разразилась слезами. — Это нечестно, — сказала она совершенно убито. — Это совсем нечестно. Не знаю, зачем тебе это понадобилось.
— Плакать тоже нечестно.
— Жестокий ты, вот ты какой — просто жестокий. Если ты хотел причинить мне боль, то можешь себя поздравить — тебе это прекрасно удалось, — она шмыгнула носом. — Должно же было быть во мне нечто такое, чего не было у этих людей, иначе бы ты не женился на мне.
— Олигоменоррея, — сказал он.
Она недоуменно заморгала.
— Это что такое?
— Олигоменоррея — это то, что было у тебя и чего у других не было. А означает это — задержка менструаций.
— И как это ты умудрился заучить такое слово?
— Я нашел его в словаре через месяц после нашей женитьбы, и оно как-то запало мне в голову.
— О! — Анита густо покраснела. — Ты сказал уже достаточно, вполне достаточно, — с горечью произнесла она. — Если ты не повезешь меня домой, я пойду пешком.