Утраченная Япония
Шрифт:
Актеры, такие, как Дзюкуэмон или Тамасабуроо, часами разговаривают с красильщиками тканей, размышляя над оттенком фиолетового цвета, который должен иметь кимоно, над цветом, который использовал великий актер Кикугороо VI (Великий Шестой), или дискуссируя о том, что, с точки зрения этики периода Эдо, является хорошим вкусом, а что нет. Некоторые из старших актеров, которые вошли в кабуки извне, и не могут поэтому играть главных ролей, обладают поразительными знаниями о тайнах кабуки. Во многих случаях именно они, а не актеры на сцене, несут штандарт традиции, именно они знают не только, что использовал Кикугороо VI, но и что использовали до него.
Примером может служить Ягороо, старый ассистент Тамасабуроо, унаследованный им после приемного отца. Ягороо играл большие роли в молодости,
После представления Ягороо приходил за кулисы, и сидел там с улыбкой на лице. И тогда Тамасабуроо спрашивал:
— Что думаешь, отец? – (актеры обращаются друг к другу «старший брат», «дядя», «отец»).
Ягороо отвечал:
— Великий Шестой использовал серебряный веер потому, что был низкого роста, и благодаря этому он казался выше. Для тебя это было бы неподходяще. Используй золотой, как это дедал Байко.
И таким образом он передавал своё знание.
Имеет ли такая отточенность значение, когда представление играется для публики, которая в кимоно разбирается не лучше американцев? Изысканные нюансы гибнут, а зрители предпочитают любимые зрелища — керен.
Дополнительной проблемой является разница поколений. Дзакуэмон рассказывал, как учил на память nagauta (длинные повествовательные поэмы), распевая их в поездах, которые везли его на представления. Однажды поезд вдруг остановился, и он понял, что все пассажиры таращатся на него, потому что он пел во весь голос в наступившей тишине. В те времена кабуки было популярной театральной формой, а не формализированным «традиционным искусством», поэтому зрители были требовательнее, чем сегодня. Плохим актерам, к их огромному стыду, кричали «Daikon!» (японская редька). Сегодня уже никто не кричит «Дайкон!», публика сидит, полная уважения, скромно положив руки на коленях, независимо от того, играют ли актеры хорошо, или плохо. Привилигированным из-за фамилий молодым актерам легче. Тамасабуроо сказал когда-то: «Коммунизм в России был страшной вещью, но он дал прекрасных балетных танцоров. Чтобы быть прекрасным, надо иметь в биографии Москву».
Вместе с кабуки я открыл также Nihon-buyoo (японский танец) и shynpa (театр в стиле Мейдзи). Тогда я осознал, что «Большой Кабуки» — это лишь вершина айсберга, искусства, связанные с кабуки, сами по себе безумно энергичны. Постоянно организовываются рециталы, называемые kai (встречи), — Nihon-buyoo, флейт, nagauta (длинных поэтических форм), kouta (коротких поэтических форм), samisen и т.д.
В кабуки всегда видно иностранцев, но необычайно редко мне доводилось встречать иностранцев на каком-то из таких рециталов. Нихон-буёо и его разнообразие, которое состоит из десятков стилей, десятков тысяч учителей и миллионов учеников – это мир больший, чем кабуки. Множество прекраснейших артистов здесь женщины, что является возвращением к корням и временам, предшествовавшим появлению оннагата в кабуки. Некоторые из них сегодня считаются легендой, например, Takehara Han, которая начала карьеру гейшей в Осака, а закончила, как мастер zashiki-mai (танец в комнате для развлечений), изысканной разновидности искусства, которое родилось в частных комнатах домов гейш. Если к этому добавить классические стили танца кабуки, такие, как fujima-ryu, а также разнообразнейшие варианты zashiki-mai, kyoo-mai (танец Киото) и даже enka (современный танец поп), то можно провести всю жизнь, просматривая Нихон-буёо.
Когда судьба решила ввести меня в мир кабуки, то организовала не только мой визит в чайную «Кайка» и встречу с Тамасабуроо, но и встречу с Фобионом Боверс (Faubion Bowers). Он приехал в Японию перед Второй мировой войной студентом, и влюбился
Во время войны он был переводчиком, и стал адьютантом генерала Дугласа МакАртура. В конце войны МакАртур выслал его в Японию, чтобы приготовить все к своему приезду через несколько дней. Поэтому когда Фобион и его люди прибыли на базу военно-воздушных сил Atsugi, они были первыми иностранными солдатами, которые оказались в Японии. Ожидала их толпа чиновников и журналистов, нервно размышлявших о том, какими окажутся первые шаги американцев. Фобион подошел к журналистам, спросил: «Узаэмон жив?», и тогда все вздохнули с облегчением.
После войны все «феодальные» обычаи были запрещены оккупационными властями США, и кабуки со своей темой лояльности самурая тоже оказалось запрещено. Но Фобион постарался занять должность театрального цензора, и ему удалось воскресить кабуки. В знак признания его заслуг, позже он получил награду от императора. Фобион обладает несравнимыми знаниями о кабуки – он знает предвоенных великих этого мира, и знает послевоенных актеров, таких, как Байко, Шоороку и Утаэмон, когда они были еще молодыми.
В наше время кабуки пережило критические изменения. Эта форма искусства будет продолжать свое существование, но мы никогда уже не увидим таких актеров, как Утаэмон и Тамасабуроо. Будучи иностранцами, Фобион и я нашли исключительный доступ в кабуки, — сомневаюсь, что это удастся еще кому-нибудь. Кстати, мы намереваемся объединить наши знания, и выдать книгу для будущих поколений.
Но мы не можем согласиться друг с другом ни в чем. Я, например, не люблю исторические пьессы кабуки, такие, как Chuushingura (Сорок семь самураев): большинство из них состоит из рассказов о giri-ninjoo, а с моей точки зрения есть и более интересные темы. Для предвоенной публики, привыкшей к фанатичному послушанию, эти пьессы о преданности своему господину были в буквальном смысле берущими за душу – каждый японец делал тоже самое каждый день на работе, или в армии. В Чуушингура есть такой момент, когда хозяин делает харакири, и умирает, а Юраноске, его любимый слуга, опаздывает. Когда тот наконец прибывает, господин испускает дух со словами: «Ты опоздал, Юраноске». Глядя в глаза своего господина, Юраноске понимает, что должен отомстить за его мученическую смерть. Я видел старых зрителей, которые рыдали при этой сцене, но у людей, которые выросли в спокойной, богатой современной Японии, личная преданность находит слабый отклик – так же, как и у меня. Тем не менее, Фобион считает, что эти исторические пьессы воплощают историю кабуки, а уродливые старые дамы, которых я помню с детства, — истинное искусство оннагата. Он утверждает, что красота Тамасабуроо и Дзакуэмона слишком бросается в глаза, является чуть ли не «еретической».
Во многом я не соглашаюсь с Фобионом, но больше всего в вопросе об оннагата, поэтому передо мной встает трудный вопрос – кто же они такие? Разумеется, в них есть что-то общее с выступлениями трансвеститов. Любовь глядеть на мужчин, переодетых женщинами, распространена повсеместно, она существует в английской пантомиме, и передвижных театрах Индии. В Китае и Японии это первоначальное зрелище трансвеститов было поднято до ранга искусства. Дан (китайский оннагата) исчез практически совсем (хотя, может быть, возрождается) не потому, что публика постепенно теряла к нему интерес, а потому, что культурная революция уничтожила театр – когда традиция, такая, как дан, слабеет, ее очень трудно воссоздать. Но Япония избежала потрясений культурной революции, и благодаря этому традиция сохранилась здесь в неизменном состоянии.
Переход к высокому искуксству привел к тому, что оннагата сконцентрировались на романтизме, а не комизме, на сущности женственности, а не физическом проявлении тела. Именно поэтому Фобиан ценил старых оннагата: тот факт, что они стары и малопривлекательны, позволяет блеснуть искусству без обращения к очарованию чувственности. По его мнению, «искусство актеров кабуки – словно морская вода, согретая солнцем. По мере того, как актеры стареют, испаряется все больше воды, и она становится все более соленой. И наконец, остается только соль».