Утреннее шоссе
Шрифт:
– Антоска Клямин, кто его не снает, – прошепелявил Макеев. – Снаем. И я снаю, и Леха…
– Повторяю, – прервал его Гусаров. – За Леху ты не отвечай; он сам по себе.
– Я сам по себе, – хрипло произнес мужчина, – болван!
Голос мужчины показался Клямину знакомым. Но Клямин мог бы поклясться, что видит этого человека впервые.
– Знаю я этого Клямина. Сто раз виделись, – проговорил мужчина. – На пляже виделись. Пили-ели. Знаю все.
– Ты что, плешивый! Я первый раз тебя вижу, – удивился Клямин.
Гусаров плаксиво
– Антон Григорьевич… Мы же условились. Вы только слушаете.
– Так ведь…
– Антон Григорьевич! – капризно всхлипнул Гусаров.
– Заткнись! – Мужчина поднял на Клямина маленькие глазки. Кулаки вздыбили карманы полосатых брюк.
– Продолжим, – решил Гусаров. – Итак, подсудимый Макеев Георгий Ефимович… Знаете ли вы подсудимого Клямина?
Клямин с удивлением взглянул на Гусарова, но сдержался, промолчал.
– Снаю я этого Клямина, – подтвердил Макеев. – Сто лет снаю.
– Расскажите суду обстоятельства вашей последней встречи.
Макеев встал с табурета, разгоняя волну сивухи.
– Ты, дед, хотя бы бензином умылся. Все родной запах, – буркнул Клямин и отвернулся.
– Нисего, ессо вспомнис энтот запах… Сто я могу сказать? Встлетил я Клямина в бале «Кулолтный». Говолю: есть у меня товалец иностланный, у матлосов купил. Больсые деньги за него дают на Кавкасе цеховики, котолые тликотаз выпускают. Плиеззал один, адлес оставил. Давай, говолю, Клямин, свези. Как лаз у него командиловка была. Он и свез. Пеледал.
Клямин, ничего не понимая, вертел головой, глядел то на Гусарова, то на Макеева. Влажные и клейкие ладони придавали рукам вялость. Клямину так и не удалось помыть руки: во дворе крана не было.
– И вы можете подтвердить, что была эта сделка, свидетель? – обратился Гусаров к мужчине.
– Очень даже, – кивнул тот чугунной головой. – Я присутствовал при этом. Клямин при мне дал согласие. Это было в баре «Курортный». Старик говорит ему: «Свези. Навар поделим. Больше тысячи дадут». Потом попросил прихватить кое-какой другой товар. Дубленки, хрусталь, что-то еще. Там, говорит, настоящую цену дадут, на Кавказе.
– Скажите, свидетель, в последний раз вы были осуждены по статье двести шестой и двести седьмой? Злостное хулиганство и угроза убийства. Верно? – проговорил Гусаров.
– Верно. Отсидел весь срок, спасибо.
– Кто вас познакомил с Кляминым? Тоже подсудимый Макеев?
– Нет. С Кляминым меня познакомил Михаил, мой товарищ. Мы с ним занимались авторалли. Он бы подтвердил, жаль – помер.
Табурет поскрипывал под тяжелым телом плешивого. Брови наползли на его маленькие глаза. Теперь Клямин точно знал, где он слышал этот голос. По телефону. Голос предложил ему явиться на Подольскую, в дом десять…
Гусаров повернулся к Клямину:
– Вопрос к подсудимому Клямину. – Он вновь поднял палец, упреждая негодующее движение Клямина. – Скажите, подсудимый, вы знаете о назначении товара, который перевозился вами в ящиках с иностранным трафаретом?
– Теперь знаю! – воскликнул Клямин.
– Что значит «теперь»? – В тоне Гусарова прорвалась настороженность.
И это не оставил без внимания Клямин. Он интуитивно уловил, что ни в коем случае нельзя называть своего соседа Борисовского.
– Теперь? Ну, со слов этой старой калоши. – И, не удержавшись, добавил: – Бывшего воина Белорусского фронта, отважного танкиста.
– Вот вы как хорошо знаете подсудимого, – кивнул Гусаров.
– Как же! Все собирался ему фотографию улучшить, – ответил Клямин. – Да просрочил.
Макеев развел руками и спрятал нижнюю губу под верхнюю в знак обиды и великой несправедливости.
– Повторяю вопрос. Подсудимый Клямин знал, какой товар он вызвался перевезти на Кавказ?
– Конесно, знал, – загомонил Макеев. – Как зе не знать.
– Назовите сумму вознаграждения, обещанную вами Клямину за эту операцию, – сказал Гусаров.
Макеев растерянно взглянул на него, перевел мышиные глазки на плешивого, шмыгнул перебитым носом.
– Пятьсот пятьдесят рублей! – прохрипел плешивый. – Не можешь запомнить, сифилитик?
– Пятьсот пятьдесят, – кивнул Макеев и проворчал: – То говолили семьсот, то тысяцу. Запутали меня.
– Небось свой гонорар запомнил, – проговорил Гусаров и шагнул к двери. Он распахнул ее ударом ладони и широким жестом предложил убираться вон. И не мешкать – нет времени.
Макеев застегнул облезлыми пальцами пуговицы пиджака. Плешивый вытащил бумажник, пошуровал в нем, вздохнул:
– Кто разменяет четвертную? Вечно у таксистов сдачи нет. Разменяешь, дед?
– Откуда-а-а!.. – замахал руками Макеев.
– И у меня с собой нет, – как-то виновато проговорил Гусаров. – Да еще двадцать пять рублей.
Плешивый посмотрел на Клямина. Его глаза выражали сейчас спокойствие и даже расположение. Хлопнув себя по коленям, Клямин захохотал:
– Ох, миллионеры, елки зеленые… Давай, свидетель, разобью тебе билет. – Он достал кошелек, отсчитал двадцать пять рублей.
– Спасибо, выручил. А то с этими таксистами одна нервотрепка. Ну, пока! – Плешивый протянул тяжелую, как утюг, руку, всем своим видом подчеркивая, что лично против Клямина ничего не имеет. Просто у каждого своя работа. А так мужик он неплохой, и на него можно положиться.
– Топай, свидетель. – Клямин ответил плешивому неохотным рукопожатием.
– Холосо! – обрадовался Макеев. – Все как у людей. Антоска – палень холосый, я говолил…
Он сучил ногами, не решаясь подать Клямину руку. Чего доброго, еще двинет по шее.
Наконец Гусаров и Клямин остались одни.
Еще несколько минут в глубине квартиры раздавалась какая-то возня. Потом глухо хлопнула дверь.
– Теперь я могу умыться, черт возьми? Путь свободен? – спросил Клямин.
– Теперь сколько угодно. Пройдете вторую комнату – увидите.