Утреннее шоссе
Шрифт:
Вторая комната была такой же пустоватой, как и первая, лишь на полу валялись порожние пивные бутылки, окурки. В воздухе держался плотный дух сивухи.
Дворовый гальюн казался светелкой в сравнении с туалетом этой квартиры: расколотый кафель, ржавый кран, бутылки на полу, грязь. Клямин брезгливо повернул вентиль. Холодная вода острой пикой ударила в ладонь…
Он стоял погруженный в свои думы. Все, что произошло, говорило о том, что его превратили в козла отпущения. Видно, действительно все очень серьезно. Почему же Серафим не присутствовал на этой репетиции? Почему он подставил Параграфа? Мало ли как все обернется. Хитер! Сыграть бы на этой его политике. А что?
Клямин чувствовал безысходность и пустоту. Эта грязная квартира казалась клеткой, ключи от которой утеряны. Кричи – не услышат. Да и кому кричать? Одних Серафим купил, другим сам продался. Кольцо, замкнутый круг, в центре которого сейчас сидит он, Антон Клямин, букашка. Нет, не дадут они ему выползти… «Платить надо, Антон Григорьевич, за все платить», – вяло думал Клямин.
Когда он вернулся, Гусаров хлопотал у шкафа. Он снял с полки плоскую бутылку с коричневой заграничной этикеткой, два граненых стакана, коробку мармелада. Перенес все это на табурет и, широко, щедро наполняя стакан коньяком, проговорил ровным голосом:
– Надеюсь, подсудимый не отрицает состава обвинений, выдвинутых судом?
Клямин взял стакан, провел пальцем по тупым его граням.
– Нет, не отрицает.
Гусаров поднял свой стакан:
– Вы умный человек, Антон Григорьевич. Я на это рассчитывал. Повторяю – всего лишь репетиция. Если вам не будут инкриминировать провоз и реализацию порошка, все остальное можно уладить. Авария на дороге – чепуха, отделаетесь легким испугом.
– А если обнаружат порошок?
– Тогда репетиция превратится в спектакль. Конечно, «подчистую» вас не вытащить, но Серафим позаботится.
– Сколько это?
– Три года.
Клямин отвел руку от стакана и, сунув ладонь под колено, ощутил тяжесть своего тела…
– Кстати, кто этот тип?
– Свидетель? – спросил Гусаров. – Уголовник. Отсидел на круг лет шестнадцать. Тюрьма – его родной дом. Предан Серафиму, как собака. Серафим вытащил его из какой-то крутой истории.
– Это он… разделался с Михаилом? – После неуловимой паузы Клямин добавил: – Когда вы, Виталий, случайно проходили по двору своего дома.
Гусаров сделал несколько глотков и проговорил сухо:
– Суд отклоняет ваш вопрос, как заданный не по существу… Лучше поговорим о деле.
В свою очередь сделав глоток, Клямин поставил стакан:
– Что ж, поговорим… Какой суммой вы оплачиваете мне этот спектакль?
– Двадцать тысяч единовременно. И по сто рублей ежемесячно на весь срок заключения.
– Мало, – произнес Клямин.
Гусаров достал платок, прикоснулся им к уголкам губ.
– Хорошо. Тридцать тысяч. И клянусь вам, Антон. Это последняя цифра, которую разрешили вам выставить.
Клямин почувствовал – не врет.
– Аккордную сумму вам лучше получить завтра – успеете распорядиться… Кстати, позаботьтесь о ликвидации личного имущества. Не исключено, что у вас все опишут. Если не удастся снять эту меру пресечения.
– А когда меня возьмут?
– В любое время. Поэтому я и вызвал вас сюда срочно… Но лично мне кажется, что тремя днями вы можете располагать. Я сообщу вам, если проскочим завтрашний день. Неожиданностей не будет, Клямин.
Гусаров слов на ветер не бросает – Клямин это знал.
– А вот кому пересылать ежемесячно сто рублей – вопрос серьезный. Вы ведь одинокий человек, Антон. Впрочем, можно переводить вашей тетке. Москва, Спиридоньевский переулок.
Клямин откинул голову и, с удивлением посмотрев на Гусарова, усмехнулся. Этот белобрысый тюфяк, кажется, завел на него досье! Действительно отличный работник.
– Я это обдумаю, Виталий, – проговорил Клямин. – Итак, у меня никакого выхода, кроме тюрьмы…
– В данной ситуации, Антон Григорьевич, можно рассматривать три основных варианта, что ли. – Гусаров приподнял бутылку и добавил себе еще коньяку. – Вариант первый. Вы отправляетесь следом за старым приятелем, горбоносым Михаилом. Сделать это несложно. Но те ребята сразу поймут, что, поскольку вы погибли, когда закрутилось дело, стало быть, это не случайно. Выходит, существуют заинтересованные люди. И их надо найти. В каком направлении они поведут работу, одному богу известно… Вариант второй. Вы, Антон Григорьевич, завтра ударяетесь в бега. Тогда вас начнут разыскивать. И не только официальные органы, но и другая сторона. Ибо вы представляете потенциальную опасность для организации. И поверьте, ваша судьба будет решена в тот момент, когда вы покинете городскую черту… Вариант третий. И самый удачный. Вы отсиживаетесь в тюрьме, взяв на себя всю вину. Пар, как говорится, выпущен. Все довольны. А вам обеспечена спокойная старость. Посудите сами – разве это не разумный выход? А главное, бескровный. Организация вообще избегает крови, поверьте. Вы спросите: «А как же горбоносый Михаил?» Отвечу! Я с вами веду разговор начистоту. Собственно, вы и сами догадались… Да, Михаил решил заявить на организацию. Сам. Совесть, мол, проснулась. Пожару не дали разрастись. История не перешагнула черту нашего доброго города. Не произошло то, что произошло с вами, Антон, в результате этой аварии…
– Ну… а если суд не поверит бывшему сифилитику и свидетелю-уголовнику?
У Гусарова сейчас было благодушное настроение, как у человека, сделавшего свое дело.
– Вам, Антон Григорьевич, надо доказать, что вы ничего не знали о характере перевозимого груза. Доказать! А это сложно. Показания свидетелей не в вашу пользу. Макееву терять нечего – отсидит, выйдет человеком, обеспеченным до конца своих дней. Сколько ему там останется? Вы получите полную катушку – гривенник строгача и пять по рогам. – Гусаров сделал паузу. Пальцы его мягко постукивали по дереву табурета. – К тому же, Антон, кто знает… Можно и не дотянуть до приговора в связи с кончиной обвиняемого. Если на карту будет поставлена судьба организации.
Клямин опустил плечи и напоминал теперь тощую птицу, сидящую в пустой клетке. Сквозь толстые стены донесся приглушенный шум трамвая. За все время шум возникал много раз, но именно сейчас Клямин обратил на него внимание. И на ветер, что ворчал в переплетах оконной рамы. Потом что-то мягко стукнулось о стенку – вероятно, голая ветка. Или кошка прыгнула на подоконник.
Отходил ко сну его город. Клямин приехал сюда уже взрослым, уволясь из армии. Но его считали здесь коренным жителем. Он полюбил этот город. И так не хотел с ним расставаться…
Гусаров сидел прикрыв глаза. Устал, бедолага, выдохся.
– Знаешь, Параграф, о чем я думаю? – Клямин растягивал слова в мягкой интонации, так свойственной старожилам этого веселого города. – Я думаю, что ты бы многое отдал, чтобы оказаться на моем месте. А, Параграф?
Гусаров приподнял веки и окинул Клямина печальным взглядом. Потом он приподнял стакан и взболтнул его, так и не решаясь выпить.
– И еще больше отдал бы ты, Параграф, чтобы забыть, кто такой Серафим Куприянович Одинцов со всей этой кодлой. Да? Чтобы они тебе приснились, как страшный сон в новогоднюю ночь.