Утро большого дня
Шрифт:
— Еще одна! Это денег стоит!
— Будет! — вмешался Звягин. — Скорее рубите!
— Мала беда! — откликнулся своей поговоркой Кукушкин. — Еще парочку и тогда уж будет!
Каждая нерубленная, но выбитая стойка могла быть вновь обращена на дело.
Беспокойный трепет пробежал по столбам и словно вздохнуло широкой грудью из дальнего угла. Холодок опахнул Звягина. Стуки работы умолкли, красноватый свет застыл неподвижно. Тонко запищало на потолке и точно сверчки застрекотали другом. Куда бы ни повертывалось ухо, отовсюду несся этот стрекочущий и даже нежный трескоток.
— Трра-а-х! — пугающе разорвалась стойка.
— Пойдет! Пойдет! — торжествовал Кукушкин и, лавируя между столбами, пробежал сверху. Также быстро и проворно, шагах в десяти от него, занял позицию Кудреватых.
— Руби! — приказал Кукушкин. Звонко тяпнул топор. Раз, другой. Удар обухом, и, хряпнув, перелетела стойка.
— Теперь ты слушай, — крикнул Кукушкин и занес свой топор. Куснул лезвием. Поглядевши наверх, рубнул еще раз и отступил. Подождал. Замахнулся снова и, не опустив топора, отпрыгнул в сторону. От потолка лениво отломилась десятипудовая глыба и, перевернувшись, тяжко брякнула в пол...
Все реже и реже делался лес креплений. Пересеченные столбы валялись по земле. Упругими скачками двигались между ними два человека, подрубали, отпрыгивали и слушали, напряженные до последних пределов.
— За звезду! — припомнилось Звягину, наплыла удалая радость и он с презрением подумал об опасности и о своем сроке.
Перед ним неподвижно стоял столб. И вдруг, казалось, без всякой причины, оглушительно подломился и длинной щепой стрельнул в потолок.
— Берегись! — крикнул Кукушкин. — Плохо не стой!
— Берегусь! — отозвался Кудреватых.
Теперь отовсюду щелкало. Бросками перекидывались трески из конца в конец по мрачному простору подземелья.
— Не пора ли, ребята? — крикнул Звягин.
— Еще простоит! — не желал уходить Кукушкин.
Но вот раздался глухой и грозный гул. Раскат его начал катиться вверху, над головами и остановился. Ничтожными показались в этом тяжелом громыхании трески столбов.
Неожиданно ухнуло в потолке, точно черная волна пробежала по всей его площади. Стойка перед Кукушкиным задрожала, как впившаяся стрела, на глазах она оживала, крутилась, извивалась под страшным давлением потолка и, не выдержав, гулко переломилась...
— Кровля отходит! — закричал тогда Звягин. Но в этот момент водворилась тишина. Сразу притихли все звуки и молчание еще более угрожающее, еще более насупленное, повисло в пещере. И еще тревожнее зазвенел в тишине одинокий топор, это рубил Кудреватых.
Вдруг по всей лаве мягко и широко зашипело, реденький дождь каменных крошек посыпался с потолка.
— Признак дает! — гаркнул Кукушкин и скомандовал: — Выбегай скорейше!
Темной глыбой метнулся Кудреватых, смаху прыгнул в галлерею. Звягин за ним. Вжимая голову в плечи, сзади бежал Кукушкин. Запнулся о лежавшую крепь, но справился и, сунувшись в штрек, закричал:
— Пробегай и ложись!
Потрясающий гром заглушил его слова. Воздушный вихрь шибанул Звягина в спину и он растянулся в узком ходке, упирая голову в сапоги упавшего впереди Кудреватых.
Лава села не сразу. Главный удар пришел через минуту. Тогда земля подбросила лежавших людей и при свете лампы Звягину показалось, что стенки ходка перекосились и вот-вот захлопнутся...
Со свистом пронесся холодный ветер, угольные куски запрыгали по спинам и все окончилось. Впрочем, не все! Грозные гулы еще катились вверху, звучали все выше и заглушеннее. Тяжело перекатывались в горе многотонные тяжести, нехотя и долго перемещались глыбы, пока не пришли в равновесие.
Кукушкин встал, отряхнулся и сказал Звягину, подмигивая веселым глазом:
— Не потухнет теперь звезда на штольне!
В кабинете их напряженно ждали. Не было только самого Кунцова.
У всех заулыбались лица, когда Кукушкин переступил порог. Кудреватых опять прислонился к печке. Он был весь в блаженном отдыхе. Отдыхали и нервы и тело. Чугунный блеск все еще исходил от его восторженного лица и он по-ребячески радовался каждому слову товарища.
Кукушкин докладывал Фролову и стоял перед столом без шапки, весь в угле. Его рот и морщинки от рта светились смехом, от которого ярко белели зубы. Шахтерка была расстегнута, как всегда, и цветистым пятном под ней выделялся оранжевый джемпер.
— Молодчина! — сказал Фролов, угощая посадчика папиросой.
— Получай свою премию! — шутливо бросил коробку спичек председатель шахткома, — хоть ты мне и не ответил, что такое герой!
— Вот пристал! — усмехнулся Кукушкин, — ну, откуда я это знаю?
Отправив Звягина на посадку, Кунцов еще долго сидел и грыз по привычке ногти.
Его брало раздумье — так ли уж хорошо это вышло? Посадка, конечно, дело обычное, а все же он послал человека в расчете на опасность. Пожал плечами.
— Уже сделал! Кончилось! Не воротишь!
И почувствовал облегчение: будто кончилась и необходимость продолжать такие плохие дела. Теперь оставалось загладить поступок. Доставить людям побольше хорошего и приятного. Тогда совсем обойдется, забудется и опять все пойдет попрежнему...
В виноватом и покаянном настроении он вышел на шахтный двор.
Снег под солнцем смотрел голубым и сверкал серебром. Над котельной весело фыркал пар, а труба дымила важно, вываливая хвосты смолистого дыма. Они были очень красивы на синем небе.
Комсомолки в красных косынках, смеясь, пробежали к столовой.
— Молодежь! — умилился Кунцов. Группа людей окружила электрический вентилятор. Этот механизм впервые спускали под землю.
— Неплохо! — подумал Кунцов, — оснащается наша штольня!
На складе тоже было приятно. Все под рукой, всего вдоволь. Замещая управляющего, Кунцов заботился о снабжении штольни.
— Михал Михалыч, как быть? — встретил его механик и сделал трагическое лицо, — нехватило стыковых соединений!