Утро большого дня
Шрифт:
— Вызывайте Кунцова! — распоряжался Шафтудинов. — Беги к телефону!
Лица у всех были строгие и сердитые. Звягин почувствовал холодок и ноги его отяжелели...
Отправившись за лампой, Хвощ немного остыл от первого впечатления успеха. Но теперь оно проникало глубже, понималось крепче и вся фигура его выражала сейчас торжество. На лице уже не было бледной маски с настороженным и даже зловещим видом. Под ней оказался радостный человек, только очень экзальтированный.
Он шел по квершлагу, не торопясь, с достоинством, подмигивал знакомым шахтерам и гудел любимую нелепую песенку:
Месяц светит, как полтинник, Над моей марухой! Да, эх, шапка-кубанка!Вдруг ему стало жалко, что уже прошел так возвысивший его момент, и он замолчал. Потом свернул в штрек и остановился перед своим гезенком. Прицепил лампочку к борту шахтерки и потянулся рукой к потолку, чтобы отвинтить большую лампу.
Неожиданно в глубине колодца послышался шум и глухой испуганный вскрик.
Всякие виды видывал Хвощ. Он понял одно — в гезенке беда! Какая и с кем — об этом не думал и, как кошка, прыгнул на лестницу.
Сверху она закреплялась скобами. Лестница шатнулась, а Хвощ соскользнул и повис на последней ступеньке над мрачной ямой. Свет его лампы облил белое лицо и кого-то, тянувшего руку.
Вцепившись в трещавшую ступеньку, Хвощ перегнулся, как обезьяна, и тут же учуял запах горящего фитиля. Но выбрал момент и поймал холодную и влажную ладонь...
Когда он и Фролов выбросились из гезенка и откатились от края, внизу загремел удар. Вихрем всклубилась пыль и камни градом осыпали нишу. Первая фраза Фролова была:
— Вот так ударило!
Хвощ ухмыльнулся и ответил в тон:
— Угробил большую лампу!
После этого они посмотрели один на другого и у обоих застучали зубы...
По случайности у Хвоща не потухла лампочка. Он нагнулся и машинально поднял обломок лестницы, вышвырнутой взрывом.
Повертел его, поднес к глазам, оцепенел и выругался тихо и виртуозно. Обломок был свеже надпилен с обеих сторон!
Фролов не понял. Он тормошил Хвоща, пожимал плечами и добивался.
— Да что это? Что?
А потом ему захотелось и бить и плакать, такая горечь отравила душу.
— Стервец, не уйдет! — приговаривал Хвощ и стирал рукавом злобные слезы.
Но он ушел и не явился на перекличку бригады. Об этом звонили по телефону, когда Звягин наткнулся в коридоре на встревоженных людей.
Многие вышли на шахтный двор проводить бригаду. Звягин касался плечом Фролова и знал, что рядом стоит действительно он, невредимый его товарищ. Все ясней представлял происшедшее и сердце его замираю от ужаса и счастья. А Фролов поразительно быстро забыл про опасность.
Миновала и все! Есть о чем вспоминать! — словно говорила его фигура, коренастого, оживленного юноши.
Остальные были подавлены.
Заключенные хмуро собирались в ряды. Только когда впереди построился оркестр, головы зашевелились и пробежал шопот.
У дверей топтался Кунцов. Он был бледен, как полотно, и с усилием глотал воздух...
Вдруг необычно, с потрясающей торжественностью грянула музыка. Медные звуки взлетели к красной звезде, горевшей над штольней. Колонна тронулась, марш удалялся, звенел и плескал и звал к обновленной красивой жизни...
— Дружище! — воскликнул Фролов, толкая товарища, — полночь! Растаял твой срок!
— А я и забыл! — улыбнулся Звягин.
Глава третья
Случай в гезенке ненадолго застрял в умах — его стерла работа.
Но Кунцов и сейчас не мог опомниться, слишком чудовищным вышло вчерашнее! Вчера он тоже держат в руке обломок распиленной лестницы. Думал об этом сейчас, с ужасом раскрывал ладонь и машинально вытирал ее о пиджак. Трудно было принудить себя пойти на работу и показаться людям. Но заместитель главного инженера не мог убежать с поста!
Прибавило жуткого чувства и еще одно дело: он решил проверить зловещие указания плана и взял для промера рулетку.
В это же утро из штольни тронулся уголь. Одновременно началось испытание механизмов. Электрические провода еще не вошли под землю и лошади в последний раз оказывали услугу — подавали вагончики к устью.
Снаружи подкатывал электровоз. Люди следили за маневрами невиданной машины, а когда поезд трогался, то неожиданно постигали ее диковинную полезность и долго провожали вагончики очарованными глазами. Близок был перелом. Кончался каторжный труд лошадей и матерщина коногонов — старая штольня уходила в историю.
Кунцов спешил и на встречных поглядывал исподлобья. Трусил вдвойне: не прочтут ли люди его лицо и, — совсем уж нелепо, — боялся столкнуться с убежавшим кулаком.
Ощущение мерзкой с ним связи не покидало Кунцова. Чем более он отнекивался и протестовал, тем навязчивей человек с бородавкой над бровью чувствовался как союзник.
А уголь все шел и шел. Словно в горе прорвался затор и черная река хлынула. Уже побежали слухи, отрывочные разговоры и замечания.
— Первый-то штрек! Выручают орлы!
— Удержим звезду! Вдвое покроют добычу всей штольни!
— А не фальшь ли, ребята?
— Уголь-то? Факт!
Фролов и Звягин вышли из шахтного буфета. Фролов по обычаю разговаривал громко и махал руками.
— Погляди, какие у всех глаза! Расцвели! Чудесные стали люди — похорошели! И рецепт простой. Интересное дело, подъем и удача! А вон впереди Кунцов!
Он прибавил шагу и окликнул инженера.
— Доброе утро, Михал Михалыч!
«Утро большого дня!» — вспомнилось Звягину.