Утро года
Шрифт:
Нам с Яшкой чудилось, что песню подхватывали наши зареченские друзья и все те, кто не видел просвета. А мы будто и не стояли, а шли впереди всех, рядом с Орликом и дядей Егором, шли трудной, но прямой, верной дорогой навстречу новой, никогда и никем не виданной жизни.
РАССКАЗЫ
Афимья
Афимья Милёхина — женщина работящая и умная. Восьмой год уже вдовой, а хозяйство у нее не хуже, чем у любого мужика. Сорок лет стукнуло Афимье, а она — конь конем! Никакая работа не тяжела. С работы вернется, ведро холодной воды на себя выльет, вытрется сухо — и за ужин сядет. Оттого-то, должно быть, и похожа Афимья на двадцатилетнюю девку. Румяная, телом упругая, словно налитая свежим соком береза. Голос у Афимьи звонкий, задорный.
Как бы ни устала в поле Афимья, а выписанную из области газету просмотреть всегда хватало сил и времени.
За грамотность, за активную работу на селе и за то, что знает Афимья всякие порядки, прозвали ее Дошлой. Своими дельными советами не раз выручала Афимья баб из беды. «Словно аблакат» — говорили о ней в селе. Мужики же посматривали на Афимью косо: любила она вмешиваться в семейную жизнь, заступаясь за побитых жен да разъясняя бабам их права.
Много ругани получала от мужиков Афимья и в глаза и за глаза. Зато бабы горой стояли за свою защитницу. Некоторым она дороже матери родной была.
Изба у Афимьи крепкая, просторная и для всяких собраний очень удобная.
Тихие мартовские сумерки занавесили окна синим сарафаном. Легкий морозец развесил по скатам крыш ледяные длинные сосульки — последнее свое украшение в этом году. К тетке Афимье со всех улиц села шли женщины. Лица были серьезные, озабоченные. Многие ушли, не сказавшись мужьям.
Через полчаса изба была битком набита.
— Начинать бы пора! — крикнула одна из женщин.
Афимья проворно накрыла стол праздничной скатеркой, поставила пузырек с чернилами, а вместо председательского звонка положила самоварную крышку.
— Ну что ж, бабоньки, давайте выбирать президиум, — деловито обратилась она к собравшимся.
— Чего тут выбирать. Садись ты, Афимья, за председателя, Парашка Миколаева за секлетаря сойдет. Вы у нас только и грамотные во всем селе! Кому же больше? — в один голос закричали женщины.
— Значит нас с Парашкой? Ладно!
Афимья обвела всех ласковыми глазами.
— Ну а теперь, бабоньки, давайте еще выберем двух членов в президиум, чтоб все по порядку было.
Горохом посыпались имена:
— Дуню Куропатку! Пущай посидит, она в положенье!
— Лукерью Савоськину!
— Митревну! Она впереди стоит, ей ближе!
Когда
— Собранье считаю открытым! — А потом добавила: — Хотя вы, бабоньки, и знаете, о чем будет речь на нонешнем собрании, но для порядку секретарь вам прочтет сейчас повестку дня. Читай, Параша!
Параша громко прочитала:
— «О закрытии винной лавки в нашем селе».
Афимья обратилась к собранию:
— У кого, бабоньки, наболело на душе, выкладывайте всё наружу!
И словно по команде раздались со всех концов жалобы:
— Наболело, вот как наболело, инда моченьки нету! Самогонку изничтожили, думали, перестанут наши мужики теперь пьянствовать, ан нет! Лавка винная открылась. Только мы больше терпеть не хотим! Кто самогонные аппараты громил? Мы! Кто у Фильки Косого целое заведенье открыл? Опять же всё мы, бабы! И теперь мы тебя, Афимья, сообща просим: запиши наши слова, чтобы лавку эту самую у нас поскорей прикрыли. От нее нам, бабам, мука одна!
С порога избы, стараясь всех перекричать, жаловалась Марья Емелькина:
— Афимьюшка, ягодка! Мой-то Игнашка, рябой черт, штоб ему ни дна ни покрышки, другой месяц пьет! Три овцы пропил! Шерсти поярковой пятнадцать фунтов пропил! Все, говорит, пропью! Што я с нем теперь поделаю? Измучилась я вся. Сил моих нет! Ты, ягодка, запиши все это в бумагу-то!
В избе стояла духота, словно в только что вытопленной бане. Семилинейная лампа подмигивала и коптила. Женщины поминутно вытирали градом катившийся с лиц пот. Раскрасневшаяся Парашка, задорно приподняв голову, отчетливо, без запинки читала постановление:
— «Ввиду того, что наши мужики пьют без разбору — в будни и в праздники, а еще потому, что есть у нас такие, как Игнашка Емелькин, и много других, которые пропивают скотину и вообще крестьянский инвентарь, а пьяные мудруют над своими женами, устраивают драки и всякое озорство, поэтому мы, бабы, а по советским законам — гражданки села Лосевки, на своем общем собрании единогласно постановили просить районный центр прикрыть в нашем селе винную лавку. Афимью Милёхину единогласно избираем, чтобы безотлагательно ехала в район, хлопотать о нашем решении».
— Ну, бабоньки, все ли понятно? Может, еще что добавите? — обратилась к собранию Афимья.
Женщины, сияющие и довольные, дружно закричали:
— Все до капельки понятно, ягодка! Все хорошо, и добавлять больше нечего.
— Тогда, бабоньки, собранье наше объявляю закрытым!
На второй день после собрания тетку Афимью провожали в город. От села до железнодорожной станции двадцать километров. Брат Парашки Миколаевой Матвейка изъявил согласие подвезти Афимью до станции.
В городе Афимья первым долгом пошла в исполком.