Утро магов (Посвящение в фантастический реализм)
Шрифт:
* * *
Мне исполнилось семь лет. Моя мать мыла посуду на кухне, а я вертелся рядом, что-то болтая. Мать взяла тряпку, чтобы стереть жир с тарелок, и вдруг вспомнила, что ее подруга Раймона называет эту тряпку "перемывалкой". В ту же секунду я сказал: "Раймона называет это "перемывалкой", а потом смешался. Наверное я бы забыл об этом инциденте, если бы моя мать довольно часто не напоминала мне о нем, словно соприкоснувшись с великой тайной и почувствовав в порыве радости, что на мгновение я "был ею", что означало для нее более чем обычное доказательство моей любви.
Мне хорошо известно, что следует думать о совпадениях, даже о тех привилегированных совпадениях, которые Юнг называет "многозначительными", но все же мне кажется, что каждый из нас, пережив аналогичные моменты с очень дорогим другом или со страстно любимой женщиной, невольно пожелает выйти за пределы понятия совпадения и осмелится прийти к магическому пониманию.
Что же произошло на кухне в день моего семилетия?
* * *
Так мы начинаем замечать, что порой в отношениях человека с другими людьми, вещами, пространством и временем пробуждается нечто магическое, и что эта способность не чужда свободному размышлению и известным образом связана с современной наукой и техникой.
Парадоксально, но именно современность позволяет нам верить в магическое. Именно электронные машины заставляют нас принимать всерьез кроманьонского шамана и жреца майя. Если в молчаливой области человеческого мозга устанавливаются свербыстрые связи и если при определенных условиях результат этой работы воспринимается сознанием, то это означает, что практика подражательной магии, определенные пророчества, откровения, некоторые прорицания, относимые нами на счет бреда или случая, на самом деле нужно рассматривать как подлинные завоевания ума и состояния пробужденности.
Мы уже много лет "знаем", что природа не разумна, ибо ее проявления не соответствуют нашему пониманию разумности. Для обычно используемой Части нашего мозга всякое действие двоично в пределах дихотомий "черное - белое", "да - нет", "непрерывность - дискретность". Сам механизм нашего восприятия арифметичен. Мы классифицируем и сравниваем.
Но, как говорил Эйнштейн в конце своей жизни: "Я спрашиваю себя, всегда ли природа ускользает от двоичного механизма, каковым является наш мозг в состоянии его обычного действия?" После работ Луи де Бройля мы вынуждены допустить, что свет одновременно и непрерывен, и разделен на кванты. Но ни одному человеческому мозгу не удалось представить себе такое явление, понять его внутренне, осознать в действительности. Допускают. "Знают". Но не представляют себе. Предположите теперь исходя из модели света (вся религиозная литература и иконография изобилуют упоминаниями о свете), что мозг переходит от арифметического к аналоговому состоянию во время вспышек экстаза. Он становится светом. Он живет непонятным явлением, рождается вместе с ним, познает его. Он достигает того, что непостигаемо даже для исключительного ума де Бройля. Потом он снижается, прервав контакт с высшим механизмом, функционирующим в огромной тайной галерее мозга. Его память восстанавливает только обрывки приобретенного познания. Язык терпит крах, пытаясь перевести эти обрывки. Быть может, некоторые мистики познали таким образом сложнейшие явления природы, которые удалось обнаружить и описать современой науке, но им не удалось полностью изложить их. Вот знаменательный пассаж из того, чо сообщила Анжела де Фолиньо своему исповеднику: "... Я видела полноту, ясность, от чего чувствовала себя такой переполненной, что не сумею сказать и не смогу привести никакого сравнения..."
* * *
Электронно-вычислительная машина, анализируя математический макет плотины или самолета, действует аналоговым методом. В известной мере она сама становится этой плотиной или этим самолетом и обнаруживает всю совокупность аспектов их существования. Если мозг сможет действовать так же, то становится понятным, почему колдун делает "подобие" врага, которого хочет поразить, или рисует бизона, след которого хочет обнаружить. Концентрируясь на этих "макетах", он ждет перехода своего разума из двоичной стадии в аналоговую, перехода
После работ фон Фриша стало известно, что пчелы имеют язык: они рисуют в пространстве математические фигуры бесконечной сложности по ходу своего полета и таким образом сообщают друг другу сведения, необходимые для жизни рода. Все заставляет думать, что человек для установления связи со своими самыми высшими силами должен ввести в игру серию импульсов, по крайней мере таких же сложных, таких же тонких и таких же чуждых всему тому, что обычно определяет его "разумные" действия.
Молитвы и ритуалы перед идолами, перед символическими культовыми изображениями могли бы, следовательно, быть способами воспринять и направить тонкие виды энергии (магнитной, космической, ритмической и т.д.) с целью привести в действие аналоговый разум, позволяющий человеку познать изображенное божество.
Если это так, если существует техника, позволяющая получить от мозга отдачу, не имеющую ничего общего с результатами даже самого мощного двоичного разума, и если эта техника исследовалась до сих пор только оккультистами, то понятно, почему именно ими была сделана большая часть научных и практических открытий до XIX века.
* * *
Наш язык, наша мысль являются производными от арифметического, двоичного действия нашего мозга. Мы классифицируем сравниваем и делаем выводы. Но письмо или речь неизбежно приводят к торможению механизма восприятия. Поэтому в описании любого рода мы выражаем лишь наше двоичное осознание мира, и уже сам наш язык свидетельствует о замедленности восприятия мира, и без того ограниченного двоичностью. Эта недостаточность языка очевидна и живо ощущается.
Но что сказать о недостаточности самого двоичного разума? От него ускользает внутренняя сущность, суть вещей. Он может открыть, что свет одновременно непрерывен и прерывист, что молекула бензола устанавливает между своими шестью атомами двойные и, притом, Взаимоисключающие отношения; он допускает это, но не может понять, непосредствено обобщить всю реальность структур, которые он исследует. Для этого необходимо, чтобы в мозге начали функционировать иные механизмы, чтобы на смену двоичным суждениям пришло аналоговое сознание, отождествляющееся с рассматриваемыми формами и осваивающее "изнутри" непостижимые ритмы этих глубоких структур.
Такие переключения, несомненно, происходят в процессе интуитивного постижения, поэтического озарения, религиозного экстаза и гораздо чаще в повседневной жизни, чем мы думаем. Переход к пробужденному состоянию, т.е. более высокому состоянию по сравнению с обычным бодрствованием, является лейтмотивом всех древних философий, а также целью величайших физиков и математиков современности, для которых "что-то должно произойти в человеческом сознании, чтобы оно перешло от знания к познанию".
Поэтому неудивительно, что язык, которому удается свидетельствовать об осознании мира лишь в состоянии нормального бодрствования, становится "темным", как только речь заходит о свете, вечности, времени, энергии, сущности человека и т. д. И мы различаем два вида такой темноты.
Один из них порожден тем, что язык - орудие разума, стремящегося исследовать эти глубокие структуры, причем ему никогда не удается их освоить. Он - творение природы, напрасно стучащееся в двери другой природы. В лучшем случае, он может лишь привести свидетельство своего бессилия. Его темнота - реальна. Это действительно только темнота.
Другой происходит от того, что человек, пытающийся выразить словами свое внутреннее состояние, знал в течение ряда коротких вспышек иное состояние сознания. Он прожил какие-то мгновения в нераздельной близости с глубокими структурами. Он их познал. Это мистик типа Иоанна Крестителя, ученый типа Эйнштейна, живущий озарениями, или вдохновенный поэт типа Вильяма Блейка, или математик не от мира сего типа Галуа, или философ-миссионер типа Майринка.