Утро магов (Посвящение в фантастический реализм)
Шрифт:
"Вернувшись на Землю", ясновидец терпит крах при попытке сообщить об увиденном. Но при этом он выражает положительную уверенность в том, что Вселенная могла бы быть контролируемой и управляемой, если бы человеку удалось скомбинировать состояние бодрствования и состояние сверхбодрствования. Нечто действенное, профиль самостоятельного инструмента проявляется в таком языке. Фулканелли, говорящий о тайне соборов, Винер, говорящий о структуре времени, - "темны", но здесь темнота - не темна, она является знаком того, что где-то сверкает нечто.
* * *
Несомненно, только современный математический язык дает отчет о некоторых результатах аналогового мышления. В математической физике существуют области "абсолютно иного" и "непрерывности нулевого измерения", т.е. измерения непостижимого мира, вполне, однако, реальные.
Дедэкинд: "Мы принадлежим к божественной расе и обладаем властью творить".
Этот математический язык, свидетельствующий о существовании мира, ускользающего от нормально ясного сознания - единственный язык, который действенен, постоянно расширяется. В статье "Математика и цивилизация" (журнал "Круглый стол", N4, 1959 г.) Жорж Биро писал: "Там все открыто: техника мышления, "логика совокупности", все живо и непрерывно обновляется; самые странные и самые призрачные начинания рождают друг друга, превращают друг друга, подобно "движениям" симфонии; мы находимся в божественной области воображения. Но воображения отвлеченного, если можно так сказать. В самом деле, эти образы математической техники не имеют ничего общего с образами иллюзорного мира, в котором мы увязаем, хотя они и располагают ключами к тайне этих образов".
"Математические сущности", т.е. выражения, знаки, символизирующие жизнь и законы невидимого мира, немыслимого мира, развиваются, оплодотворяют другие "сущности". Собственно говоря, этот язык - подлинный "строгий" язык нашего времени.
Да, "строгий язык" в оригинальном смысле этих слов, в том смысле, который ему придавали в средние века (а не в том безвкусном смысле, какой придают им сегодня литераторы, желающие считать себя "свободными"), - и вот мы находим его в передовой науке, в математической физике, которая, если взглянуть на нее вблизи, является расстройством обычного ума, разрывом, провидением.
Что такое готическое искусство, которому мы обязаны соборами? "Для нас, писал Фулканелли в "Тайне соборов", - слово "готическое" - это только орфографическое изменение слова "арготическое", что соответствует фонетическим законом, царящим во всех языках, но совершенно не учитывает орфографию традиционной Каббалы". Собор - это произведение искусства готтов, или арготье. А что такое сегодняшний собор, который учит людей структурам творения, если не уравнение, подчиненное розетке? Освободимся же от бесполезной верности прошлому с тем, чтобы лучше согласовываться с ним. Не будем искать образ современного собора в монументе из стекла и бетона, увенчанном крестом. Средневековый собор был книгой тайн, данной вчерашним людям. Сегодняшнюю книгу тайн пишут физики и математики, пишут "математическими сущностями", вставленными, как розетки, в конструкции, называемые межпланетными ракетами, атомными заводами, циклотронами. Вот подлинная непрерывность, вот реальная нить, тянущаяся от предания.
Арготье средних веков, духовные сыновья аргонавтов, знавших дорогу в сады Гесперид, писали в камне свое герметическое послание. Знаки, непонятые людьми, чье сознание не испытало превращения, чей мозг не испытал этого колоссального ускорения, благодаря которому непостижимое становится реальным, ощутимым и управляемым. Эти знаки были тайными не из любви к тайне, но просто потому, что соответствующие открытия законов энергии, материи и духа были сделаны в другом состоянии сознания, не передаваемом непосредственно. Они были тайными, потому что "быть" - значит "отличаться".
По "смягченной" традиции, как бы в память о таком высоком примере, арго в наши дни - промежуточный диалект, им пользуются неподчинившиеся, жаждущие свободы изгнанники, кочевники, все те, кто живет вне обусловленных законов. Оборванцы, т.е. пророки из числа тех, кто, по словам Фулканелли, в средние
Но мы вернемся к традиции, ничуть не выродившейся, если заметим, что это готическое искусство, искусство духа, сегодня - искусство "математических сущностей" и интегралов Лебека, "чисел по ту сторону бесконечного"; искусство математических физиков, строящих из необыкновенных кривых, из "запрещенного света", в громе и пламени соборы для наших будущих городов.
* * *
Человек может получить доступ к тайнам, видеть свет, видеть вечность, понять законы энергии, освоить в своем внутреннем движении ритм всемирной судьбы, получить чувственное познание последней точки сопряжения сил и, как Тейяр де Шарден, жить непостижимой жизнью "точки Омега", в которой окажется все творение в конце земных времен, одновременно и завершенное, и очищенное. Человек может все. Его разум, несомненно приспособленный с самого своего зарождения к бесконечному познанию, может в определенных условиях понять всю совокупность жизненных процессов. Сила человеческого разума - если он полностью развернется - может, вероятно, распространяться на всю Вселенную. Но эта сила останавливается там, где разум, дошедший до крайнего предела своей миссии, предчувствует, что есть еще "что-то" за пределами Вселенной. Здесь физиологическое сознание полностью теряет свою способность функционировать. Во Вселенной нет моделей того, что находится за ее пределами. Непроницаема дверь, которая ведет в "Царство Божие".
Пытаясь выйти за пределы Вселенной, вообразив число, большее, чем все, что можно было бы постигнуть во Вселенной, пытаясь построить концепцию, которую Вселенная не могла бы заполнить, гениальный математик Кантор сошел с ума. Есть последняя дверь, которую аналитический разум не может открыть. Немногие тексты могут сравниться по своему метафизическому величию с тем, где Г. П. Лавкрафт пытается описать немыслимое приключение человека, которому удалось приотворить эту дверь и осмелиться проскользнуть туда, где Бог царствует по ту сторону бесконечного... Прочтите этот отрывок (отрывок из новеллы "Через двери Серебряного Ключа", которую мы с Бержье опубликовали на французском языке в сборнике "Демоны и чудеса", серия "Запретный свет", изд-во "Де Рив", Париж): "Он знал, что некий Рэндольф Картер из Бостона существовал; но он не мог точно знать, он ли - фрагмент или грань сущности находящегося по ту сторону Последней двери, - или кто-нибудь другой был этим Рэндольфом Картером. Его "Я" было уничтожено, но благодаря какой-то непостижимой способности он все-таки сознавал себя целым легионом "Я". Как же в этом месте, где малейшее понятие индивидуального существования отсутствовало, могла выжить в какой-то форме такая странная вещь? Но это было так, как если бы его тело неожиданно превратилось в одно из древних индейских изображений со многими руками и головами. В бессмысленном усилии созерцая это скопление, он пытался выделить из него свое собственное тело если, однако, это тело могло существовать. ..
Во время таких ужасающих видений этот фрагмент Рэндольфа Картера, проникающий за Последнюю дверь, был вырван из кадра ужаса, чтобы быть погруженным в пропасть еще более глубокого ужаса, и на сей раз это пришло изнутри: то была сила, род личности, неожиданно ставший с ним лицом к лицу и разом окруживший его, захвативший и, соединившись с ним, сосуществовавший во всех вечностях прикованным ко всем пространствам. В этом не было никакого видимого выражения, но ощущение этой сущности и ужасающая комбинация остатков этичности и бесконечности вызывали в нем парализующий страх. .Этот страх далеко превосходил все те страхи, о существовании многочисленных граней которых Картер мог только подозревать... Эта сущность была вся в одном и одна во всем, существо одновременно бесконечное и ограниченное, не принадлежащее только к непрерывности пространства-времени, но составляющее неотъемлемую часть вечного Мальстрема, выходящего за пределы как математики, так и воображения. Эта сущность была, быть может, той, о которой некоторые тайные культы Земли упоминали шепотом и которую парообразные духи спиральных туманностей определяют непереводимым термином. И во вспышке, проецируемой еще дальше, фрагмент Картера узнал поверхностность, недостаточность того, что он испытывал от всего этого, всего этого...".