Утро магов
Шрифт:
Будем придерживаться фактов. Можно приписывать состояние сверхбодрствования бессмертной душе. Нам предлагали эту мысль на протяжении многих тысяч лет. Но она ничуть не продвинула проблему вперед. Если, не идя дальше фактов, мы ограничимся констатацией того, что понятие сверхбодрствующего состояния — известное извечное стремление человечества, — то этого будет недостаточно. Да, это стремление. Но это равным образом и нечто другое.
Сопротивление пытке, моменты вдохновения математиков, наблюдения за электроэнцефалограммами йогов, другие свидетельства должны заставить нас признать, что человек может иметь доступ к более высокому состоянию, чем состояние нормального ясного бодрствования. К этому состоянию каждый волен приспосабливать
Если такое состояние пробужденности существует, то в че; оно выражается? Описания, данные поэтами и арабскими индийскими, христианскими мистиками, никогда не были собраны, систематизированы и изучены. Удивительно, что r обширном, списке всякого рода антологий, опубликованных р нашу эпоху переписей, не существует ни одной «антологии состояния пробужденности». Эти описания убедительны, но мало. ясны. Но если мы попытаемся современным языком дать определение состояния пробужденности, то вот оно: Обычно мысль плетется, как показал Эмиль Меерсон. Большая часть достижений мысли — это, в конечном счете, плод исключительно медленного продвижения шаг за шагом в направлении очевидности. Это самые восхитительные математические открытия — но они лишь равенства. Равенства неожиданные, но всего только равенства. Великий Леонард Эйлер считал высшей вершиной математической мысли отношение, сочетающее реальное с воображаемым и представляющее основу натуральных логарифмов, — явную очевидность. Как только его объясняют учащемуся, то он неизменно заявляет, что «это само бросается в глаза». Почему же понадобилось столько усилий мысли в течение стольких лет, чтобы прийти к такой очевидности? В физике открытие волнообразной природы частиц — ключ, открывший современную эру. И здесь тоже речь идет об очевидности. Эйнштейн писал: энергия равна mc x E2, где m — масса, а с — скорость света. Это было в 1905 году. Планк же в 1900 г. писал, что энергия — это произведение постоянной (постоянная Планка) на частоту колебаний. И только в 1923 г. Луи де Бройль, исключительный гений, додумался написать равенство из двух уравнений! Мысль движется ползком даже у самых крупных умов. Она не властвует над предметом.
Последний пример: с конца XVIII века учили, что масса проявляется одновременно в формуле кинетической энергии и в законе тяготения Ньютона (две массы притягивают друг друга с силой, обратно пропорциональной квадрату расстояния между ними).
Почему нужно было ждать Эйнштейна, чтобы понять, что слово «масса» имеет один и тот же смысл в обеих классических формулах? Вся теория относительности основана на этом. Почему одинединственный ум во всей истории науки заметил это? И почему он не увидел этого сразу, а лишь после десяти лет напряженных поисков? Потому что наша мысль бродит по извилистой тропинке, проложенной в одномединственном плане и прерывающейся много раз. И нет сомнения в том, что идеи пропадают и периодически вновь появляются, изобретения забываются и возникают снова. И все же, кажется возможным, что мысль в состоянии подняться над этой тропинкой, не брести, а приобрести всеобъемлющее зрение и двигаться, как птицы или самолеты. Этото мистики и называют «состоянием пробужденности».
Идет ли речь об одном или о нескольких состояниях пробужденности? Все заставляет думать, что есть много состояний, как есть много высот полета. «Первый» уровень — гениальность. Остальные — неизвестны толпе и считаются легендарными. Но Троя тоже была легендой, пока раскопки не доказали подлинности ее существования.
Если бы люди обладали физической возможностью доступа к тому или иному состоянию пробужденности, —
Если люди не концентрируют все свои усилия на этих поисках, то не потому, что они легкомысленны или глупы. Это не относится к области моральных категорий. Некоторое количество доброй воли, коекакие усилия здесь и там не принесут в этом деле никакой пользы. Быть может, высшие механизмы нашего мозга могут быть использованы лишь в том случае, если вся жизнь (индивидуальная или коллективная) сама явится механизмом, — рассматриваемая целиком и проживаемая так, что служит для его включения.
Если для людей не является единственной целью переход в состояние пробужденности, то лишь потому, что трудности жизни в обществе, добывание материальных средств к существованию не оставляют им досуга для такого занятия. Не хлебом единым жив человек, но до сих пор наша цивилизация не показала себя способной предоставить этот хлеб всем.
По мере того, как технический прогресс позволит людям вздохнуть свободнее, поиски «третьего состояния» — пробужденности, сверхвидения — подчинят себе все другие устремления. Возможность участвовать в этих поисках будет в конце концов признана одним из прав человека. Грядущая революция будет психологической.
Представим себе неандертальского человека, чудом перенесенного в институт передовых исследований Принстона. Стоя перед дром Оппенгеймером, он оказался бы в положении, сравнимом с тем, в котором находились бы мы в обществе действительно пробужденного человека, чья мысль не брела бы, а передвигалась в 345 измерениях.
Физически мы, кажется, могли бы стать таким человеком. В нашем мозге достаточно клеток, достаточно возможных взаимосвязей. Но нам трудно вообразить, что мог бы видеть и понимать такой ум.
Легенда алхимиков уверяет, что манипуляции с веществом в тигле могут вызвать то, что современники назвали бы радиацией или силовым полем. Эта радиация превратила бы все клетки адепта и сделала бы его действительно пробужденным человеком, человеком, находящимся «одновременно здесь и в другом месте живым».
Допустим, вам нравится эта гипотеза, эта великолепно неевклидова психология. Предположим, что в один прекрасный день в 1960 году человек, такой же, как мы, манипулируя определенным образом материей и энергией, полностью изменился, т. е. стал «пробужденным». В 1965 году проф. М. Синглтон показал своим друзьям в кулуарах атомной конференции в Женеве гвоздику, выращенную им в поле радиации большого атомного реактора в Брукхавене. До этого они были белыми. Теперь они стали лиловатокрасными, — породой, до сих пор неизвестной. Все их клетки были изменены, и они размножались черенками или семенами, упорно сохраняя свое новое состояние. Так и наш человек. Вот он стал выше нас. Его мысль не бредет, она летит. Обобщая отличным от нашего способом все, что знаем мы все — люди различных специальностей, или просто устанавливая все возможные связи между достижениями человеческой науки, — такой, как она выражена в учебниках бакалавров и курсах Сорбонны, — он может прийти к концепциям, таким же чуждым нам, как могли быть чужды хромосомы Вольтеру или нейтрино — Лейбницу. Такому человеку было бы совершенно неинтересно общаться с нами, и он не стремился бы блистать, пытаясь объяснить нам загадки света или тайны генов. Валери не публиковал бы своих мыслей в «Неделе Сюзетты». Этот человек оказался бы над человечеством и рядом с ним. Он смог бы беседовать с пользой только с умами, подобными его уму.
Об этом можно мечтать. Можно думать, что различные предания посвященных происходят от контакта с умами других планет. Можно вообразить, что для человека пробужденного время и пространство не имеют больше пределов и что возможно сообщение с разумами других населенных миров — это, кстати сказать, объяснило бы, почему нас не посещают.
Можно мечтать. При условии, как пишет Холдейн, что мы не забудем, что мечты такого рода, вероятно, всегда менее фантастичны, чем действительность.