Утро магов
Шрифт:
Сезонный рабочий на ферме одного из своих дядей, затем рассыльный в книжной лавке Хопкинсвилля и, наконец, владелец маленького фотомагазинчика, где он был намерен мирно окончить свои дни — этот человек против своей воли стал тауматургом. Друг его детства Ал Лейн и невеста Гертруда употребили все свое влияние, чтобы убедить его. И вовсе не из честолюбия, но потому, что они понимали: он не имеет права зарывать свой талант, отказывая в помощи страждущим. Ал Лейн — хилый, вечно хворый. Он едва ходил. Кейс согласился дать себя усыпить и описал основные его болезни, а потом, проснувшись, кричал: «Но это невозможно! Я же не знаю даже половины тех слов, которые ты записал! Не принимай этих лекарств — это опасно! Я в этом ничего не смыслю, все это какаято магия!» Он отказался вновь видеться с Алем, заперся
Через восемь дней Ал взломал дверь — никогда еще он не чувствовал себя так хорошо, как сейчас. Городок охватила лихорадка, каждый требовал консультации. «Я не стану лечить людей только потому, что разговарива. ю во сне». В конце концов он согласился. При условии, что он не будет видеть пациентов, чтобы не подвергаться их влиянию, и что на сеансах будут присутствовать врачи. А также с тем, что он не получит ни гроша, ни даже самого жалкого подарка.
Диагнозы и рецепты, продиктованные в состоянии гипноза, оказались столь точными и действенными, что врачи были убеждены: это весьма образованный их собрат, маскирующийся под знахаря. Он ограничиваются двумя сеансами в день. И не потому, что боялся переутомления — он просыпался вполне отдохнувшим. Просто он хотел оставаться фотографом. И нисколько не старался приобрести медицинские знания. Он ничего не читал, оставаясь простым парнем с аттестатом сельской школы. И продолжал возмущаться своей странной способностью. Однако в тот момент, когда решил отказаться от своих сеансов, он оглох.
Американский железнодорожный магнат Джемс К. Эндрюс приехал к нему на консультацию. Кейс прописал ему серию лекарств, в том числе и некую мускатношалфейную воду. Это лекарство невозможно было найти. Эндрюс безрезультатно публиковал объявления в медицинских журналах. Во время следующего сеанса Кейс продиктовал ее состав, исключительно сложный. Наконец Эндрюс получил ответ из Парижа от молодой женщиныврача. Отец француженки, тоже врач, создавший мускатношалфейную воду, перестал ею пользоваться за пятьдесят лет до описываемых событий. Состав оказался полностью идентичным тому, который узнал «во сне» маленький фотограф.
Местный секретарь профсоюза врачей Джон Блекберн увлекся деятельностью Кейса. Он сформировал комитет из трех членов, с изумлением присутствовавших на всех сеансах. Американская Генеральная Ассоциация врачей признала способности Кейса и официально разрешила ему давать «психические консультации».
Кейс женился. Както раз его восьмилетний сын, Хьюг Линн, играя со спичками, взорвал запас магнезии. Специалисты прочили ему в скором времени полную слепоту и предложили удалить один глаз. В ужасе Кейс начал новый сеанс. Во сне он отказался от операции и предписал двухнедельный курс примочек танниновой кислотой. Для специалистов это показалось безумием. Однако Кейс, раздираемый мучительными противоречиями, все же не посмел ослушаться своих голосов. Через пятнадцать дней Хьюг Линн был здоров.
Однажды, после одной консультации он продолжил сеанс и продиктовал одну за другой еще четыре, очень точных консультации. Было непонятно, кому они предназначались. Все разрешилось через 48 часов: после того, как следующие четверо больных явились на прием.
Во время одного сеанса он прописал лекарство, названное им «кодирон», и указал адрес лаборатории в Чикаго. Туда позвонили по телефону. «Как вы могли услышать о кодироне? Он же еще не пущен в продажу! Мы буквально только что уточнили формулу его состава и придумали название!» Кейс, пораженный неизлечимой болезнью, о которой знал лишь он, умер в день и час, назначенный им заранее: «В пять часов вечера я буду вылечен окончательно»… Вылечен от того, чтобы быть «чемто другим».
Когда во время сна его спросили о способе, каким он действует, он заявил (как обычно ничего не помня после пробуждения), что он в состоянии вступить в контакт с любым живым человеческим мозгом и использовать информацию, содержащуюся в этом мозгу или в мозгах сразу нескольких людей, для диагноза и лечения предложенных ему случаев. Это был, вероятно, особый разум, пробуждающийся в Кейсе и использовавший все знания человечества, как используют библиотеку, но почти мгновенно или, по крайней мере, со скоростью света или электромагнитных волн. Однако ничто не дает нам возможности
История третья: Боскович Вот тема для научнофантастического романа: если релятивисты правы, если мы живем в мире, имеющем четыре измерения, и если бы мы были способны сознавать это — тогда то, что мы называем здравым смыслом, разлетелось бы вдребезги. Авторыфантасты стараются думать в рамках временипространства. А в плане более глубинного исследования и на теоретическом языке их условиям соответствуют усилия крупных физиков и математиков. Но способен ли человек думать в четырех измерениях? Ему потребовалось бы другое строение ума. Приберегается ли такое строение для человека, который будет жить после людей, для существа будущей мутации? И не существует ли уже среди нас этот «постлюдской» человек? Романистыфантасты заявили об этом. Но ни Фан Фогт в своей прекрасной фантастической книге о «Сланах», ни Стрюжен в своем описании «Более, чем люди» не осмелились вообразить такого сказочного персонажа, каким был Роже Боскович.
Мутант? Путешественник во времени? Внеземное существо, скрывающееся за обликом этого таинственного серба? Боскович родился в 1711 году в Дубровнике; по крайней мере, так он заявил в 14 лет, записавшись вольнослушателем в Римский иезуитский колледж. Там он учился математике, астрономии и теологии. В 1728 году, закончив свое послушничество, он вступил в орден иезуитов. В 1736ом опубликовал сообщение о пятнах на солнце. В 1740– ом преподавал математику в Римской Коллегии, затем стал научным советником Ватикана. Он создал обсерваторию, предпринял осушение Понтийских болот, измерил меридиан между Римом и Римини на двух градусах широты. Затем исследовал различные районы Европы и Азии и производил раскопки в тех самых местах, где позднее Шлиман обнаружил Трою.
26 июня 1760 года он был избран членом английского Королевского общества, и по этому случаю опубликовал длинную латинскую поэму о видимых явлениях на солнце и луне, о которой современники говорили: «Это Ньютон в устах Виргилия». Он был принят величайшими эрудитами эпохи и, в частности, поддерживал обширную переписку с доктором Джонсоном и Вольтером. В 1763 году ему было предоставлено французское гражданство. Он взял на себя руководство департаментом оптических инструментов королевского флота в Париже, где жил до 1783 года. Лаланд считал его самым великим из живущих ученых. Д'Аламбер и Лаплас были испуганы выдвинутыми им идеями. В 1783 году он уехал в Бассану и посвятил себя изданию собрания своих трудов. Умер в Милане в 1787 году.
Совсем недавно по предложению югославского правительства вновь перечитали труды Босковича и главным образом — его «Теорию натурфилософии» (см: — «Левитация», Р.П.Оливье Деруа"), изданную в Вене в 1758 году. Удивление было большим. Аллан Линдсей Маккей, описывая эту работу (статья в «Нью Сайентист» от 6 марта 1958 года), считает, что здесь речь идет о мыслителе XX века, вынужденном жить и работать в XVIIIом.
Кажется, что Боскович опередил не только науку своего, но и нашего времени. Он предложил единую всеобщую теорию вселенной, общее и единое уравнение, управляющее механикой, физикой, химией, биологией и даже психологией. По этой геории вещество, пространство и время не делятся на части до бесконечности, но состоят из точекзерен. Это напоминает недавние работы Жана Шарона и Гейзенберга, которых Боскович, похоже, опередил. Ему удалось дать отчет о свете, как и о магнитизме, об электричестве и всех явлениях химии, известных в его время или открытых впоследствии, причем он описал эти открытия. У него можно найти кванты, волновую механику, атом, состоящий из нуклонов. Историк науки Л.Л.Уайт утверждает, что Боскович как минимум на 200 лет опередил свою эпоху, и что в действительности его можно будет понять, когда произойдет, наконец, слияние теории относительности и квантовой физики. Считают, что в 1987 году, в двухсотую годовщину его предполагаемой смерти, его труды, возможно, удастся, оценить по достоинству.