Утро новой эры
Шрифт:
Это что касается флоры. Если обратиться к фауне… лучше не надо, потому что не к чему будет обращаться. Даже не собаки и не вороны, а насекомые окажутся в выигрышном положении, как только закончатся холода.
Им ведь радиация почти не страшна. Перед Сашиными глазами встала картина, яркая как цветной фотоснимок. Развалины и тучи мух, кишащие на разлагающихся трупах. К тому же радиоактивное излучение подстегнет их эволюционное развитие. То, на что у высших животных понадобилось десять тысяч лет, у какой-нибудь дрозофилы займет считанные годы. Естественно, они не вырастут размером с собаку, но повадки и внешний их облик изменятся. Может, начнут строить ульи и выделять
А мутаций было не избежать и высшим животным, с поправкой на то, что заметные изменения проявятся минимум через пару тысяч лет. У грызунов быстрее, у людей медленнее, но даже им этого не избежать. Хотя самые серьезные «мутации» коснутся сознания и нравов. Саша сам был тому живым примером.
Он проверил свою птичку. Она успела хорошо пропечься. Пальчики оближешь.
Данилов быстро расправился с тушкой, не побрезговав даже потрохами. Через пару минут от вороны осталась только кучка перьев и горка дочиста обглоданных косточек. Вытирая сальные губы рукой, а руки об штаны, тот, кто когда-то был интеллигентным человеком, испытывал от еды подлинное наслаждение. Не от вкуса, а от ощущения сытости… Если бы жизнь состояла из таких моментов, ее можно бы было считать приятным занятием.
Это был его девятый месяц в новом мире, он уже многому успел научиться и многое узнал. Например: чтобы жить, иногда приходится убивать, и не только животных. Для того, кто видел темную сторону жизни, эта фраза – трюизм.
Тем, кто дожил до девятого месяца теряющей силу зимы, нетрудно было добывать пищу. Вокруг было много мяса, только руку протяни. Александр знал, что многие из людей так и делали. Казалось бы, чего уж проще – срезать мясо с лежащего трупа? Вот только легкий путь на самом деле был тупиковым, даже с точки зрения гигиены.
Как большинство хищников, он предпочитал насыщать утробу свежей убоиной. Поэтому не мог позволить себе расслабиться и помногу часов в день проводил в пути.
Александр шел легкой пружинистой походкой; иногда быстрым шагом, иногда короткими перебежками. Как обычно, его взгляд высматривал в окружающей пустыне не только опасность, но и возможную добычу.
Как только он стал питаться чуть лучше, восстановились потерянные килограммы, болезненная одутловатость исчезла. Он был теперь даже посильнее и поздоровее, чем раньше. От долгих переходов мышцы окрепли. Кожа на открытых участках загорела до цвета бронзы. В походке, взгляде и во всем облике появилось что-то волчье. Саша теперь напоминал героев старых фильмов про Апокалипсис – Безумного Макса, Змея из «Побега из Нью-Йорка» в исполнении Курта Рассела и других. Разница была в том, что он не играл «изгоя из пустоши» – он был им. Все эти изменения накапливались постепенно и незаметно, пока по закону перехода количества в качество он не стал другим человеком.
Солнце клонилось к закату, его последние лучи освещали землю уже из-за линии горизонта. Небо на западе было расцвечено всеми оттенками красного. Великолепное зрелище, которым некому было любоваться.
Длинные тени ложились на землю. Закат быстро догорал. Для человека это был сигнал, что пора искать пристанище на ночь.
В низинах еще лежал черный снег, плотный и твердый, как камень. Но там, где солнце хорошо прогревало, он таял и обнажал останки тех, кому зима даровала покой и забвение. Взору идущего
Ручьи, журчавшие тут и там среди развалин, несли в своих водах тлен.
Мертвые были повсюду, но некому было горевать об их участи. Людей вокруг не было. Одинокого странника с ружьем было непросто к ним причислить, ведь человек существо социальное. А в жизни идущего не было ни семьи, ни друзей, ничего, что связывало бы его с исчезнувшим миром. Он словно родился здесь, в холодной каменной пустыне, где каждый день это борьба за жизнь.
Пришлось бы очень постараться, чтобы заметить в его глазах блеск разума. Нет, они не были безумными, ведь безумие есть вариант сознания, неприемлемый для большинства; оно может быть по-своему глубоким и многогранным. А в Сашиных глазах теперь нельзя было прочитать ничего, как в заросшем тиной пруду не увидишь своего отражения. Только тень голода иногда проглядывала там.
Есть ему хотелось почти постоянно. Организм настойчиво требовал питательных веществ. Нужна была белковая пища, мясо: для того, чтобы заживлять раны и восстанавливать разрушившиеся клетки, необходим строительный материал, одной энергии недостаточно.
Когда-то он начал охотиться, не имея ни плана, ни нужных навыков. Казалось, эти действия выполнялись не под руководством разума – тот дремал, предоставив возможность руководить древним атавистическим программам, простым и конкретным, как язык «бейсик».
Это оказалось непросто, но легче, чем он ожидал. Проще, чем изучить иностранный язык или осилить «Улисса» Дж. Джойса в оригинале. Похоже, эти невостребованные большинством цивилизованных людей способности – выслеживать, догонять, убивать, разрывать – были заложены в подкорку. Оставалось только разбудить их. Нет, конечно, практика была необходима, но решающую роль играли именно инстинкты.
Каждое утро солнце двигалось ему навстречу, освещая путь. Саше потребовался не один день, чтобы привыкнуть к его невыносимой яркости, и прямые лучи все еще причиняли глазам боль при снятых лыжных очках.
Приходила ночь, и небосвод покрывался россыпями светящихся точек. Созвездия смотрели на него из бездны, которая тысячелетиями притягивала людские взгляды, будоража воображение мечтателей. Раньше он восхищался их ледяной красотой и думал о чужих мирах и их обитателях, а теперь принимал как простой фон.
Эта ночь застала Данилова вдали от дома.
Он отклонился далеко на северо-восток и зашел в город со стороны Новоильинского района. Шел он долго, но людей тут не встретил. Многоэтажные новостройки, слегка потрепанные взрывом, стояли покинутыми. Уцелевшие должны были перебраться поближе к земле, потому что жить в неотапливаемых бетонных коробках невозможно.
Возвращаться в Рассвет, до которого было по самым осторожным прикидкам километров пятнадцать, не было смысла, дела в городе еще не были закончены.
Он спал, устроив себе гнездо из старых одеял и потертых подушек в комнате, которая когда-то была спальней. Самодельный спальный мешок, сшитый из одеял и непромокаемой ткани, сохранял тепло, костер можно было не разводить.
В лишенном стекол окне был виден краешек огромной луны. Ее сияние в эту ночь полнолуния было так похоже на искусственный свет, что могло бы напомнить о другом времени. Но человек спал, положив под голову грязный кулак, спал без сновидений. Никто не тревожил его. Район новостроек, где незачем было оставаться тем, кто выжил, окутывала абсолютная тишина.