Утро

Кнорре Федор Федорович

– Восемь...
– сосчитала Ирина.
– Прощайте, всего хорошего.
– И, снова отвернувшись, быстро проговорила: - Девять, десять, - и поставила палочки.

Сережа, уныло переминаясь,

постоял еще немного, дожидаясь, пока не кончат таскать ящики. Наконец грузчики отошли. Сережа сказал:

– Вот как, значит, закончилось наше путешествие. Давайте хоть попрощаемся по-человечески.

– Прощайте... Что же еще говорить? Я все думаю: не пойти ли мне за Васю Сушкина замуж? Так вы растрогали меня вашим рассказом, до того хорошо все объяснили, что я почти убедилась.

– Не выйдете вы за Сушкина, - угрюмо сказал Сережа.

– Почему это вы такую берете на себя смелость? Почему не выйду?

– Потому что незачем вам за Сушкина идти, раз вы его не любите.

– Нет уж, вы меня убедили... Возьму назло и выйду.

– Кому назло?

– А тем, которые воображают, что они очень хорошие... Которые учить других обожают. Возьму и выйду.

Глядя себе под ноги, Сережа тихо сказал:

– Тогда я буду самый несчастный человек.

– Ничего, - сказала

Ирина.
– Ну, теперь в последний раз: прощайте!
– и протянула ему руку.

– Прощайте, - сказал Сережа.

Тогда она топнула ногой, рот у нее скривился в плаксивой гримасе, и она крикнула:

– Ты, я вижу, не веришь, что в последний? А я тебе говорю: в последний! И разговариваем в последний.

– Я верю. Ты уже третий раз говоришь "прощайте", и я каждый раз верю, что в последний. Даже обрывается что-то внутри каждый раз.

– Ой, - вдруг испуганно прошептала Ирина, вглядываясь, - Сережа, ты побледнел даже. Бледный стал... Зачем же ты веришь? Не надо.
– Торопливым движением она нежно провела кончиками пальцев по его лицу.
– Никогда не верь, если я тебе буду такое говорить. Я не такая уж скверная... Я полюбила тебя очень. Только ты, может быть, думаешь, это... когда мы на табуретке поцеловались... Нет! А знаешь когда? Вот когда в ту ночь я ревела от стыда, что такая я дрянь, а ты... ты боялся мне сказать... ох, как ты тогда боялся сказать, а все-таки сказал... вот когда...

1954