Увечный бог
Шрифт:
– Этот Чернокрылый Лорд - ваш бог?
– Неофициально, под подозрительным надзором летерийцев. Фактически культ настрого запрещен, но эта процессия - из немногих элементов, ими не осуждаемых.
– Что же празднуете вы? Самую долгую ночь?
– Не совсем. Не так как пахари, славящие приход весеннего сезона. Кстати, ферм в Синей Розе мало - мы по большей части живем морем. Ритуал должен призывать бога. Лично я не силен в понимании таких дел. Но я говорил, что праздник случается раз в десять лет.
– Закрывшись капюшоном, она идет по тихим улицам, а позади - тысячи, тоже немые. Идут к линии воды. Она встает там, куда не достает прибой. Служка подносит фонарь, и она берет его в руку. В миг пробуждения первой улыбки зари она бросит фонарь в воду, потушив свет.
Лостара хмыкнула: - Забавный ритуал. Значит, вместо фонаря солнце. Похоже, вы поклоняетесь прежде всего приходу дня.
– Потом она берет ритуальный кинжал и перерезает себе горло.
Потрясенная Лостара поглядела на него и поняла, что сказать нечего. Какой ответ тут возможен? Потом ее ударила мысль: - И такой праздник позволяли летерийцы?
– Они приходили и устраивали пикники на берегу.
– Он пожал плечами.
– Подозреваю, для них это значило лишь: еще одной надоедливой жрицей меньше.
Взор Лостары вернулся к Адъюнкту. Она как раз двинулась в путь. Закутанная фигура, голова скрыта капюшоном от всех, кто идет позади. Солдаты двинулись следом, и единственными звуками были лязг доспехов и топот сапог. Лостара Ииль задрожала, прильнула к Хенару.
– Капюшон, - прошептал тот.
– Просто вспомнил.
Женщина кивнула. Она боялась, что теперь эта история будет возвращаться и терзать обоих.
– Не могу поверить, что умер ради этого, - брякнул Еж, пытаясь сплюнуть. Но в горле пересохло, а он не такой сумасшедший, чтобы тратить воду на плевок. Сжигатель Мостов сверкнул глазами на тройку волов, тащивших фуру Баведикта.
– Есть еще то пойло, что ты им дал? Выглядят чертовски здоровыми, алхимик - можно бы и нам глотнуть раз-другой. А то и третий.
– Вряд ли, командор, - сказал Баведикт, державшийся рукой за трос.
– Они мертвы уже три дня.
Еж прищурился на ближайшего зверя.
– Ну, я впечатлен. Признаю. Впечатлен, а про старого Ежа такое не часто можно сказать.
– В Летерасе есть десятки людей, ходящих по улицам, хотя они уже мертвы. Алхимия некромантов - одно из продвинутых Неверных Искусств. Строго говоря, среди проданных мною средств для наведения порчи самым популярным был состав вечной неупокоенности. Конечно, если можно назвать популярным то, что стоит сундук золота.
– А для целой армии ты мог бы сварить?
Баведикт побелел.
– Ко... Командор, такое весьма трудно осуществимо.
– Икра утулу, э? Никогда не слышал. Что же, забудем. Просто на ум пришло. Но ты сделал еще этой штуки?
– Нет, сэр. Я решил, что для Охотников более полезными будут припасы, что в этой повозке...
– Шш! Не произноси этого слова, дурак!
– Простите, сэр. Наверное, нам нужно изобрести другой термин - невинный, чтобы произносить без опаски.
Еж поскреб бакенбарды.
– Хорошая идея. Как насчет ... котят?
– Котят, сэр? Почему нет? Ну, наша карета полна котят, а их без присмотра не бросишь, верно? Скажу вам, вся команда Сжигателей их не дотащит.
– Реально? Ну, э... сколько же у тебя там котят?
– Это сырые ингредиенты, сэр. Бутыли, фляги и флаконы... и трубы. Конденсаторы, аппаратура для дистилляции. Хм, без пары кошек противоположных полов, сэр, делать котят трудновато.
Еж некоторое время пялился на него. Потом кивнул: - О, а, конечно, алхимик, именно так.
– Он глянул вправо, где проходил взвод морской пехоты. Однако внимание солдат привлекал лишь фургон с провиантом и водой, который они охраняли - так решил Еж, видя руки на мечах и свирепые лица.
– Что ж, осторожнее, Баведикт. Не бывает слишком много котят, верно?
– В точности, сэр.
В шести шагах сзади Ромовая Баба прижалась к Шпигачке: - Знаешь, я когда-то баловалась с котятами.
Шпигачка поглядела без всякого удивления: - Видит Странник, любимая, ты возьмешь деньгу с любого.
"Он был спесивым, это я помню. Ох, как мне было плохо, живот болел, словно я проглотил горячие угли, когда он входил в дом. Мама была птичкой, того рода, что вечно порхает, как будто ни одна ветка не дает уюта, ни один листочек - хорошей тени. Ее глаза прыгали к нему, а потом в сторону. Но одним коротким взглядом она умела определить, когда дело пахнет плохо.
Если было так, она подходила ближе ко мне. Сойка на дереве, птенчик в опасности. Но что она могла сделать? Он весил вдвое больше. Он однажды швырнул ее и пробил хлипкую стену хижины. Вот так ошибка старого папаши: он вынес наружу то, что таилось внутри, и все увидели истину нашей чудной семейки.
Должно быть, какой-то сосед с улицы увидел это и решил, что ему не нравится. Через день папашу притащили в дом избитым до полусмерти, и мы с мамой и братцем - он позже сбежал - его выхаживали.