Увидеть свет
Шрифт:
Эдгар же придерживался иной точки зрения.
— Он вряд ли высунет нос в ближайший месяц, — объяснял он по большей части Рику, хотя и Доминик слушал весьма внимательно. — Если я правильно понимаю, что это может быть за человек, то он залёг на дно и рассчитывает очередное идеальное преступление. Вот если бы тебя, — тут он посмотрел на Доминика в упор, — обвинили в этом убийстве… Да, такое заставило бы его шевелиться. Они очень ревнивы.
Вспоминая слова Эдгара, Доминик невольно ёжился, точно от холода. Он воспринимал это
***
День клонился к вечеру, когда раздался телефонный звонок. Голос Рика звучал чересчур возбуждённо:
— Он откликнулся! — это был едва ли не крик. — Эдгар не прав! Он отреагировал.
— Что? — переспросил Доминик, не в силах сориентироваться. — Скажи толком.
— У нас новый труп. И я уверен — это он, — Рик задержал дыхание, чтобы чуть успокоиться. — Мы сейчас поедем на место.
— Жду твоих фотографий, — Доминик не сомневался, что получит их. Внезапно на него снизошёл покой.
«Похоже, мы всё-таки нашли общий язык, — подумал он, не отдавая себе отчёта, насколько это жутко. — Он ответил мне. Главное правильно прочесть…»
Его привлекала возможность этого общения, оно щекотало ему нервы, возбуждало, заставляло просыпаться скрытые творческие силы. А ради искусства Доминик готов был пожертвовать многим — вероятно, даже чужой жизнью. Он ещё не решил этот вопрос.
***
Убита была женщина. Не изменяя себе, маньяк не оставил никаких следов, разместив своё произведение на ранее белой, а теперь — пропитавшейся кровью простыне. В этом тоже крылся некий символизм, и Доминик мечтал разгадать его.
Эксперты дружно заключили, что часть органов изымалась из тела столь аккуратно и осторожно, что жертва оставалась жива. Некоторое время после того, как убийца закончил, всё раскрытое тело продолжало жить, пусть и очень, очень недолго!
Это было потрясающе и ужасно пугало. Но Доминик не мог не отметить — его неизвестный собеседник совершенствуется, изобретает что-то новое, а не занимается самокопированием. Не жалко ли, что вместо холстов или мрамора он выбирает столь причудливый, подверженный тлению и опасный материал.
«Может быть, он всё-таки был скульптором?» — предположил Доминик, снова и снова вглядываясь в фотографии, которые, конечно же, Рик выслал сразу, как только смог. Версия была не хуже других — поставленная рука и отличное видение композиции вполне в неё укладывались.
«Может быть, теперь ты решил отсекать лишнее не у камня, а у людей?»
Но чувствовалось — убийца не отсекал, а дарил новое качество, которое Доминик пока не сумел ухватить. Все эти жертвы… Они больше походили на тех, кого избрали, чтобы вручить великий дар. Но что выступало таким даром?
Речь шла не о смерти. Это было бы слишком мелко, слишком глупо для такого гения и творца.
— Я всё ещё не совсем понимаю, — признался себе
И эта досадная деталь немного портила настроение. Он ведь так не любил что-то упускать.
========== 4 ==========
Как кровавые подробности просочились в прессу, никто не знал, однако скандальные газетёнки одна за другой живописали место преступления. Каждый журналист едва ли не клялся, что там побывал, да только Доминик видел — это чистой воды фарс. Он почитывал такие статьи, чтобы точно убедиться — никто ещё не разгадал того, чего не почувствовал бы он сам.
Вот уже несколько ночей ему снился загадочный человек: лишь силуэт, слегка подсвеченный мертвенно-синим. Он словно хотел что-то сказать, но в последний миг отступал во тьму. Впрочем, Доминик быстро расшифровал для себя этот символ — его разрывали любопытство и страх. И он никак не мог выбрать, чему отдать в итоге предпочтение.
На очередной их встрече Эдгар от души ругался:
— Они настолько исказили саму идею этого психа — а ведь у него была идея! — что он непременно прирежет кого-то ещё!
— В прошлый раз ты ошибся, — почти победно улыбался Рик. — Однако мне кажется, что тут ты прав. Если произведение толкуют неправильно, автора часто тянет его защитить.
Доминик воздерживался от комментариев. Его самого обычно не трогало мнение толпы. Ему нравились эмоции, которые порой вызывали его полотна, но всё же суть своего творчества он видел в ином ключе, а потому чужой отклик только развлекал — и не более. Каким был этот творец, он судить не брался. На что именно тот отреагировал и ответил? Ответил ли конкретно Доминику? В таком случае шумиха прессы сейчас вполне может его не беспокоить, разве нет?
Жажда исключительности.
Откуда взялось такое желание, Доминик не знал, но чувствовал его до неприятного сильно. Точно нашёл вдруг родственную душу, которая могла пробиться через кокон его одиночества, и теперь отчаянно не хотелось отпускать её. Странно такое ощущать по отношению к неизвестному психопату. К тому, кого никогда не видел.
— А может, это женщина? — спросил он вдруг для того, чтобы сбить с толку уже споривших до хрипоты друзей.
— Что? — опешил Рик. Эдгар задумчиво поднёс бокал к губам, но потом с сожалением в голосе заметил:
— Было бы пикантно, но нет. Это точно мужская рука.
— Отчего ты так уверен? — Рик и на этот раз требовал спора. Доминик усмехнулся, ему стало спокойнее: некоторые заключения, что прозвучали раньше, пугали его.
В свою очередь, он прекрасно понимал, что творец — мужчина. И дело заключалось вовсе не в том, что Доминик каким-то образом принадлежал к художникам, убеждённым — женщина не может творить. Знание это было сродни шестому чувству, безошибочному чутью, которое никак не опирается на логические доводы. Просто существует. Как данность, факт, как нечто незыблемое.