Увядание
Шрифт:
– Они все еще там? – спрашивает Сесилия. – Выросли, наверное?
– Выросли, – успокаиваю я ее. – Но однажды на их дом налетел ураган, и их унесло далеко-далеко друг от друга. Поэтому больше они не вместе.
– Их унесло друг от друга? Ураганом? – недоверчиво переспрашивает она. – Глупость какая-то.
– Клянусь, так все и было.
– Но они остались в живых?
– Уж не знаю, хорошо это или плохо, – говорю я. – Но оба они живы-здоровы и ищут друг друга.
– А что их родители? – продолжает она.
Беру
– Принесу тебе еще что-нибудь попить, – предлагаю я.
– Даже не думай. Не твоя это работа.
Сесилия нажимает на синюю кнопку, расположенную в стене над столиком, и говорит:
– Клюквенного сока. И вафель. С сиропом. И про маленький зонтик не забудьте!
– Пожалуйста, – вставляю я.
Зная, как слуги закатывают глаза, выслушивая ее приказы, могу поспорить, пройдет немного времени, пока кто-нибудь из них не высморкается ей в салфетку.
– Мне понравилась твоя история, – говорит она. – Так все и произошло? Ты этих двойняшек сама видела?
– Да, – отвечаю я. – Маленький домик со сломанной пожарной лестницей и сейчас ждет их возвращения. Раньше он был весь в цветах. Не то что весь остальной город. Химические отходы заводов отравили землю, она почти мертвая. Только их мама умела выращивать на этой почве лилии, у нее был дар. Когда она умерла, все цветы погибли. Вот и все.
– Вот и все, – вторит мне Сесилия.
Ухожу, когда ей пора делать ультразвук. В коридоре меня берет за руку Габриель.
– В твоей истории все правда? – уточняет он.
– Да.
– Как ты думаешь, сколько времени пройдет, прежде чем ты сможешь сочинить следующую главу? Когда налетит новый ураган и унесет тебя обратно домой?
– Хочешь, скажу, чего я боюсь больше всего на свете? – спрашиваю я.
– Да. Чего?
– Что следующие четыре года нас ожидает тихая, безветренная погода.
Мои опасения не оправдываются. К концу октября погода заметно ухудшается. На кухне делают ставки на то, какой категории будет первый в этом сезоне ураган. Большинство думает, что третьей, Габриель – что второй, поскольку ураганы в это время года – явление нечастое. Я с ним соглашаюсь, хотя бы потому, что понятия не имею обо всех этих категориях. На Манхэттене погода довольно устойчивая. Каждый раз, когда усиливается ветер, я спрашиваю: «Это ураган? Ураган?» – вызывая у всех на кухне веселый смех. Габриель заверяет меня, что, когда нас действительно накроет ураган, таких вопросов у меня не появится.
Из-за сильного ветра вода в бассейне перехлестывает через край. Мне кажется, что еще чуть-чуть и ее закрутит в воронку и попросту унесет. Деревья и кустарники сотрясаются в конвульсиях. Тут и там по земле катаются апельсины, словно местные призраки вздумали поиграть в мячи. Повсюду листья, красные и желтые с коричневыми крапинками. Когда меня никто не видит, я собираю
– Забери меня с собой, – прошу я ветер, кружащий листву.
Однажды днем, заглянув к себе в комнату, я вдруг вижу настежь открытое окно. Подарок от Линдена. Берусь за щеколду, тяну – окно свободно открывается и закрывается. Сажусь на подоконник и вдыхаю запах мокрой земли и пронизывающего ветра, начисто обглодавшего все деревья. На ум приходят рассказы родителей об их детстве. В начале века, когда мир еще не таил в себе столько опасностей, был обычай отмечать праздник под названием Хеллоуин. Дети наряжались в страшные костюмы и небольшими группками ходили по домам, выпрашивая сласти. Отец говорил, что его любимым угощением были маленькие сладкие пирамидки с желтой верхушкой.
Дженна, чье окно все еще наглухо заперто, заходит ко мне в комнату, прижимается носом к противомоскитной сетке, делает глубокий вдох и погружается в дорогие ее сердцу воспоминания. Она рассказывает, что в такие дни, как этот, в приюте обычно готовили горячий шоколад. Ей и двум ее сестрам доставалась одна кружка на троих. Потом все трое ходили с шоколадными «усами».
Окно Сесилии тоже остается запертым. На ее попытки протестовать Линден отвечает, что она сейчас слишком уязвима для сквозняков.
– Слишком уязвима, – бормочет она себе под нос, как только он скрывается за дверью. – Я покажу ему, как уязвима, если проторчу в этой кровати еще хоть самую малость.
На самом деле она обожает быть в центре внимания. Он проводит с ней почти каждую ночь, помогает освоить чтение и письмо, кормит ее эклерами и массирует ей ноги. Стоит ей кашлянуть, к ней только что не наперегонки несутся врачи, чтобы прослушать легкие.
Но она здорова как космонавт и сильна как бык. Ничего похожего на Роуз. И ей не сидится на месте. Однажды днем, когда Линдена с его неустанной заботой нет поблизости, мы с Дженной запираемся в комнате Сесилии, и Дженна дает нам урок танцев. У нас и в помине нет ее изящества, но так даже веселее. В этом веселье нетрудно позабыть, как Дженна стала такой умелой танцовщицей.
Вдруг Сесилия, исполняющая довольно неуклюжий пируэт, вскрикивает. Боюсь, что она снова упадет в обморок или у нее откроется кровотечение, но Сесилия, качнувшись на пятках, восклицает:
– Он толкнулся! Толкнулся!
Схватив наши руки, она засовывает их к себе под сорочку и прижимает к животу.
В то же мгновение комнату наполняет оглушительный вой сигнализации. На потолке красным светом мигает лампочка, о существовании которой мы и не подозревали. Выглядываю в окно. Оказывается, дерево, на котором свили гнездо малиновки, рухнуло на землю.