Увядание

Де Стефано Лорен

Я все еще переживаю за нее. Роды остались позади, но она до сих пор очень слаба. В ее комнате несколько душно, задернуты шторы, пахнет лекарствами и совсем немного подвалом Вона. Во сне Сесилия бормочет что-то о музыке, воздушных змеях и ураганах. Она потеряла слишком много крови. Так говорит Вон, и, хотя в этом вопросе я с ним согласна, все равно нервничаю, когда ей делают переливание. Лежу рядом со своей названой сестрой и наблюдаю, как она потихоньку приходит в себя, у нее даже розовеют щеки, гадаю, чья кровь течет теперь по ее жилам. Может быть, Роуз. Или какого-нибудь подневольного слуги. Меня гложут сомнения

относительно намерений Вона. Он способен на любое, даже самое страшное преступление. Насколько искренно его желание помочь невестке? Однако состояние Сесилии улучшается день ото дня.

Стоит младенцу закричать, Линден несет его Сесилии. Все еще не проснувшись до конца, она расстегивает ночную рубашку и прикладывает сына к груди. Мне из коридора видно, как Линден подбадривает ее, чтобы она снова не заснула. Он ей что-то говорит вполголоса, отбрасывая с лица спутанные рыжие пряди, и она улыбается в ответ. Пожалуй, они идеальная пара. Оба такие простодушные и счастливые в своем маленьком безопасном мирке. Наверное, мне следует перестать рассказывать свои истории о двойняшках. Думаю, им обоим лучше забыть о том, что за стенами этого особняка течет другая, насыщенная жизнь. Она лишена привычных им иллюзий: там нет акул и дельфинов, плещущихся в плавательных бассейнах, а макеты домов в натуральную величину не крутятся в воздухе вокруг своей оси. Надеюсь, их сын никогда не узнает о той, настоящей жизни, потому что погрузиться в нее ему все равно не суждено.

Обернувшись, Сесилия замечает меня в дверях и жестом приглашает подойти поближе. Но я делаю шаг назад и растворяюсь в темноте коридора с таким видом, словно меня ждут дела. У меня нет никакого желания вторгаться в их личные взаимоотношения. Делить мужа с еще двумя женами совсем не трудно: для каждой из нас этот брак значит что-то свое. Для Дженны особняк Линдена – последнее, правда, шикарное пристанище. Для Сесилии брачные отношения похожи на товарищеские, только с признаниями в любви и детьми. Что до меня, это сплошное притворство. Пока я буду в состоянии мысленно разделить наш брак на три и придерживаться своего плана, мне будет легче оставить этот дом, проще убедить себя в том, что, когда я отсюда исчезну, с ними все будет в порядке.

Наконец Сесилия чувствует себя достаточно хорошо, чтобы подняться с кровати. Я просто счастлива. Мы идем в гостиную. Она вставляет слайд в разъем на клавишной панели и начинает играть. С первыми нотами голограмма, похожая на парящий в воздухе телевизионный экран, оживает. На ней появляется изображение зеленого поля, усыпанного маками, на фоне голубого зернистого неба, по которому плывут белые облака. По-моему, я видела эту картину в одной из библиотечных книг. Ее автор, кажется, был импрессионистом и написал ее, когда у него стали проявляться первые признаки надвигающегося безумия.

Ребенок лежит на полу, уставившись в потолок, на его лице играют световые блики голограммы. Ветер, беспощадно гнущий траву, маки и кусты на заднем плане, постоянно меняет направление, усиливая тем самым сумятицу красок до тех пор, пока все детали картины, будто одержимые, не сливаются в один грязно-серый клубок, бессмысленные мазки.

Сесилия полностью отдается музыке. Глаза закрыты. С кончиков пальцев рвется мелодия. Пристально смотрю на ее юное лицо, аккуратный полуоткрытый ротик, редкие ресницы.

С того места, где она сидит, склонившись над клавишами, не видно безумия цветов, которое вызвала ее игра, но, похоже, происходящее с голограммой ее мало волнует. В этой комнате нет никого более реального, чем она.

Ее сын корчит странные рожицы, вздрагивает, ворочается, не понимая, как реагировать на все это великолепие. За свое детство ему предстоит увидеть немало миражей. На глазах мальчика в воздухе будут кружиться придуманные его отцом дома и оживать картины, стоит только зазвучать музыке. Он будет плавать в компании гуппи и больших белых акул. Но ему вряд ли суждено узнать, каково это – ощущать, как океанская волна лижет твои босые ноги, удить рыбу или иметь собственный дом.

Музыка стихает. Слабеет ветер. Голограмма сворачивается и умирает.

– Жаль, что у нас только клавиши. Даже в моем захудалом приюте было настоящее пианино, – говорит Сесилия.

На пороге появляется Дженна с полными руками лущеных фисташек.

– В этом доме «настоящий» – непристойное слово.

21

Утром в день зимнего солнцестояния Дженне удается стащить зажигалку у слуги, который пришел поджечь ароматические палочки в коридоре. Пофлиртовав с ним немного, она как бы случайно роняет на пол стопку любовных романов с весьма пикантным содержанием и, пока он, даже не заставив себя просить, с готовностью бросается подбирать книги с пола, незаметно выхватывает у него из руки зажигалку. Очарованный ее улыбкой, слуга не замечает ее маневра.

– Пока-пока.

Она так улыбается ему на прощание, что он не может отвести от нее глаз и его голова чуть не застревает между закрывающимися дверями лифта. Спустя мгновение от сероглазой соблазнительницы не остается и следа. Она превращается в обычную молодую девушку. Стоя в дверях своей спальни, аплодирую ее мастерству. Дженна приседает в шутливом реверансе.

У нее на лбу выступила испарина, словно разыгранная сценка далась ей с большим трудом. Но в руках, словно ценный приз, она держит зажигалку.

– И что ты будешь с ней делать? – спрашиваю я.

– Принеси мне одну из твоих свечек. Я собираюсь поджечь гостиную, – говорит она таким тоном, будто речь идет о чем-то само собой разумеющемся.

– Что, прости?

– Когда Комендант Линден, Распорядитель Вон и слуги услышат вой пожарной сигнализации, они все тут же примчатся сюда, чтобы выяснить, в чем дело. У тебя появится шанс пробраться в подвал.

Не самый безумный план из возможных, настаивает Дженна, если вспомнить мои игры со смертью на площадке для мини-гольфа. Прошу ее подождать, пока я не вставлю зеленые линзы.

– Может, с ними меня не узнают, – объясняю я.

Даже те слуги, которые меня ни разу не видели, хоть что-то да обо мне знают. Рейн. Самая хорошая из троих. Не жалуется. С необычными глазами.

На Дженну моя хитрость производит большое впечатление.

– Поищи там костюм химической защиты, – советует она. – В нем тебя точно не узнают. Посмотри в лабораториях.

Я умалчиваю о том, что одна лишь мысль о посещении этих темных комнат приводит меня в неописуемый ужас. Ограничившись кивком, протягиваю ей одну из лавандовых свечек, которые должны помочь мне бороться с бессонницей.