Уйди из моей жизни
Шрифт:
— Нет, не рано. Я хорошо себя чувствую. А как ты, Байрон?
Она так ничего ему и не сказала, но он сам виноват. Не нужно было так резко набрасываться на нее со своими вопросами. Но он ничего не мог с собой поделать — он хотел досконально знать обо всех ее делах, даже самых мелких. Он должен знать все: как она справлялась без него, вспоминала ли его, скучала ли, снился ли он ей по ночам?
Или Тони Кохран опередил его? Лучшим ли любовником он был? Любила ли Даниэлла Тони больше, чем любила его когда-то? А Джона она любила сильнее? Она ведь
Байрон сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться.
— На самом деле я был в Лондоне. — Он возвратился в Бирмингем, когда частный детектив, которого он нанял, сообщил ему о нескольких обнаруженных им важных деталях. Пока он еще не мог обсудить это с Даниэллой, так как не имел перед собой достаточно четкой картины. Когда он сможет ей рассказать, то должен быть очень осторожным. Если это окажется правдой… Байрон не знал, как Даниэлла все это воспримет.
— Понятно. Род позвонил тебе и сказал о заседании?
Байрон кивнул. Лучше, если она будет думать, что его возвращение вызвано именно этой причиной.
— Мне предложили разработать проект совершенно нового торгового центра в Париже, — сказал ей Байрон. — Эдакий модный и единственный в своем роде для очень состоятельных людей. Это должно быть что-нибудь сногсшибательное.
— Париж? — Ее глаза широко распахнулись.
— Завтра я лечу туда взглянуть на участок для строительства. — Ему очень хотелось пригласить ее полететь с ним.
— Тебе уже удалось доказать, что в том, что случилось, нет вины архитектора?
По правде говоря, ему это удалось, но теперь из-за Тони он не мог себе позволить отойти на второй план. Он уже совершил подобную ошибку, вернувшись в университет. Наступать снова на те же грабли он не собирается.
— Вероятно, мне придется очень часто наведываться сюда, пока не закончатся ремонтные работы в галерее. Ведь, в конце концов, это одно из моих детищ.
Байрон заметил, как вдруг сжались ее губы и как погрустнели глаза. Это, вероятно, объяснялось тем, что она совсем не рада была такому соседству. Не поставил ли он себя в еще более глупое положение, когда снова стал домогаться ее общества? Может, ему надо уйти? Смириться с неизбежным? Но он понимал, что вряд ли это сделает. Без борьбы он не уступит.
С едой наконец было покончено, и Даниэлла облегченно вздохнула. Скрывать свои чувства было для нее тяжелейшей пыткой на свете, хотя сейчас она не сомневалась в том, что добилась успеха: Байрон и не догадывался, что она все еще любит его. Даниэлла так хорошо стала это скрывать, что фактически сама почти поверила в это.
Хорошо, что Байрон перестал ее расспрашивать о Тони. Конечно, пришлось притворяться, что Тони значит для нее больше, чем есть на самом деле, но что ей оставалось делать? Кажется, это сработало, а именно это и было важно.
Когда они возвращались домой, Даниэлла так глубоко погрузилась в свои мысли, что не сразу заметила, как Байрон направился прямиком через город. Она сердито повернулась к нему.
— Ты пропустил нужный поворот.
Байрон улыбнулся.
— Я подумал, раз выдался такой хороший денек, мы могли бы съездить в Стратфорд и, например, покататься на лодке.
— Даже не спросив меня, хочу ли я этого?
— Я знаю, что бы ты мне ответила, — признался Байрон. — Поэтому и принял решение за тебя.
Ад и рай, мука и счастье, печаль и радость переплелись между собой. С одной стороны, она очень хотела побыть с ним сейчас. Да и не только сейчас! Но с другой стороны — именно из-за этого она и должна заставить себя отказаться.
После сегодняшнего ленча она точно поняла, что не хочет его видеть снова — никогда! Если Тони его совершенно не отпугнул, она должна найти другой способ отделаться от Байрона.
Они разговаривали обо всем и обо всех, но только не о собственных чувствах. Байрон рассказал, как он гордился собой, когда стал наконец настоящим архитектором. Рассказал о бесценной помощи и советах, полученных им от своего наставника, Джозефа О'Фланнери, о своих успехах.
Он описывал свою квартиру в Лондоне, и она казалась такой фантастической, что Даниэлле стало грустно — ведь она никогда не сможет се увидеть.
— Сэм с растениями сотворила чудо, — добавил Байрон. — Они никогда не выглядели так красиво. Думаю, мне стоит взять ее к себе на постоянную работу.
В ответ Даниэлла поведала Байрону историю открытия своего магазина в Бирмингеме.
— Мне казалось, что я замахнулась слишком высоко, что стоило сначала открыть магазин в Хенлее, а уж потом завоевывать Бирмингем.
— Но ты зря беспокоилась, да?
— Да, сейчас я думаю об открытии еще одного. — Ох, ну зачем она об этом сказала? Ведь она собиралась открыть магазин только для того, чтобы выбросить Байрона из головы, а не посвящать его в свои дела!
— Да? — Интерес, появившийся на его лице, лишь подтвердил, что она допустила оплошность. — Где?
— Я еще не решила. Нужно сначала оглядеться и все взвесить.
— Но опять в Бирмингеме?
— Не думаю. Может быть, в Реддиче или даже в Стратфорде. — Оба эти города располагались в восьми милях от ее дома — намного ближе, чем Бирмингем.
— Место рождения Вильяма Шекспира — это отличный вариант! Там всегда полно народу. Дела бы там пошли хорошо. Мы можем даже взглянуть сейчас, есть ли подходящее помещение, — восторженно добавил Байрон.
— Это не обязательно, — ответила Даниэлла. Меньше всего на свете она хотела, чтобы он помогал ей.
Хотя до Стратфорда они добрались очень быстро, много времени ушло на то, чтобы отыскать место для парковки. На лодочной станции было полно народу, и им пришлось встать в очередь за лодкой. Однако Даниэлле все нравилось, особенно прогулка по реке на лодке.