Уйти красиво и с деньгами
Шрифт:
– Эту самую шпильку нашла я, а вовсе не няня. Про няню тетя для приличия говорит. Шпилька действительно была на кладбище, – сказала Лиза, глядя в Кашины блеклые глаза.
Каша потупилась.
– Мне почему-то кажется, что твоя мама сейчас начнет отпираться и скажет, что шпилька не Зосина. Взрослые дамы врут на каждом шагу, – продолжала Лиза. – Все это не по мне. Скажи, есть у твоей сестры две шпильки в виде павлиньих перышек с синими камнями в серединке? Не ври только, я все равно правду узнаю.
– А зачем тебе? – спросила Каша с подозрением.
– Надо!
Гордая Каша ломаться не стала:
– Допустим, я видела у Зоей такие шпильки. И что с того?
– Да ничего! Вернем ей шпильку, и дело с концом.
– А при чем тут кладбище?
– Откуда я знаю? Шпилька почему-то там лежала, на ступеньках склепа. Может, Зося цветочки носила на гробы Збарасских?
– Она никогда этого не делает, – мотнула Каша головой.
– Ах, да не все ли равно! Давай лучше пойдем и послушаем, что про это говорят тетя и твоя мама.
Каша очень удивилась:
– Как это – послушаем?
– Обыкновенно – выйдем в коридор и за вешалкой спрячемся. Оттуда из гостиной все отлично слышно. Мне интересно знать, что они про шпильку говорят.
Кася снова вскинулась:
– Подслушивать? Это низко!
– Почему? Было бы низко, если бы они секретничали и друг другу душу изливали. Только они совсем не подруги и видятся всего-то раза три в год. Светская болтовня, ничего больше. Но я терпеть не могу, когда меня отсылают из комнаты со словами «Тебе это рано знать», а сами болтают про какое-нибудь малиновое варенье.
– Я никогда не подслушиваю! – упиралась Каша.
– Ну и пожалуйста! Ну и глупо! Пропускаешь много интересного. А я всегда, с самого детства, именно так и поступаю. Вообще-то няню с кухаркой куда любопытнее послушать, чем тетю – что в каком случае она скажет, я и так наперед знаю. Но теперь, когда речь идет о Зосиных сапфирах… Какая же ты, Кася, трусливая!
Лиза решительно встала и побежала на цыпочках к вешалке в коридоре. Туфли у нее все-таки немножечко поскрипывали, но вряд ли в гостиной это можно было расслышать. А вот вешалка подвела: из-за того, что стояла жара, одежды там было кот наплакал. Висели только какой-то убогий пыльник, наверное еще штабс-капитанский, да чье-то шелковое пальто с плесенным душком.
Лиза завернулась в полу пыльника. В это время Каша приблизилась к ней, причем в одних чулках. Неглупо! Лиза втащила ее под кров пыльника, и обе уставились на дверь гостиной, которая была рядом. Полузакрытая дверь оставила им для обзора порядочную щель. Щель эта светилась послеполуденным жаром, немного осаженным серенькими летними занавесками. В ней двигалось, чуть меняя очертания и скрипя стулом, большое белесое пятно: это тетя Анюта в своем бледном миткале сидела прямо напротив двери.
– Ах, дорогая, – говорила она своим светским голосом, – я никогда не трачу лишних слов, но я всегда, всегда на вашей стороне. Я сама так много страдала! Так много боли погребено в этой груди!
Мелькнула, блеснув
– Поверьте, я ценю ваше сочувствие, – отвечала, как всегда, в миноре Антония Казимировна, и слезы слышались в ее голосе. – Я очень одинока. Кася тоже ни с кем не может коротко сойтись. У нее нет подруг, хотя она всегда очень похвально отзывается о вашей Лизе.
Кася засопела рядом, и Лиза поняла, что ее смертельно ненавидят.
– Мать всегда страдает более всех, – сказала Анна Терентьевна, подхватив унылый мотив своей собеседницы и даже вздохнув на той же ноте. – Я тоже познала родительские радости и горести, заменив Лизе мать. Я так много страдала…
«Из-за меня, что ли?» – обиделась про себя Лиза. Она не помнила за собой тяжких грехов, которые заставляли теперь тетку стонать, тяжело вздыхать и даже всхлипывать в гостиной Пшежецких.
– Мы не только несчастны, но и отвержены, – прошептала Антония Казимировна. – У Зоей золотое сердце – если б вы знали, какое! – но она сумасбродка. Еще в прошлом году Лесковский делал ей предложение. Она колебалась. Пускай Песковский беден, необразован, некрасив собой, пусть ему сорок девятый год – но это был честный выход.
– Как интересно! Совсем как в «Бесприданнице», – шепнула Лиза Каше, но та обиделась за Зоею и так разозлилась, что ответила толчком в бок.
– Да, Зося колебалась! Но тут на беду в наш город в дополнение к прочим перевели еще и пехотный полк… Это ужасно! Зачем она только уродилась с такой красотой! – очевидно, в рукав или в платочек закончила Антония Казимировна: последние ее слова прозвучали слишком глухо.
– Я тоже молю Бога, чтобы Лиза имела скромную, неприметную наружность, – поддакнула Анна Терентьевна. – Только бы она не пошла в мать! Мой бедный брат мог бы сделать блестящую партию. Однако, встретив ветреную Александрину, которая, конечно, была хороша и…
Вдруг она поняла, что гребет в ложном направлении, и поправилась:
– Я хочу сказать, что мужчины так глупы, плоски и бесчестны! Даже лучшие из них. Мой бедный брат не исключение. А уж армейские нравы известны…
– Зося погибнет, – убежденно шептала Антония Казимировна. – Она сводит с ума всех мужчин, она ошалела от своей власти над ними, она погибнет!
Похоже, обе дамы заплакали. Лизе вдруг страшно захотелось свести с ума всех мужчин, как Зося. Каша нахмурилась и гневно вцепилась в край пыльника.
– Так и быть, я передам эту вещь Зосе, – высморкавшись, заговорила Антония Казимировна. – Всех ее безделушек я не знаю, но эта в ее вкусе.
– Как я рада! Наша няня такая бестолковая, – сказала Анна Терентьевна. – Уж и не знаю, какая нелегкая понесла ее на кладбище. Она любит разглядывать могилки, хотя сама совершенно неграмотная…
Ничего интересного, как и предполагалось! Лизе надоело скрываться под пыльником, который вполне оправдывал свое название. К тому же скрип мебели в гостиной говорил, что дамы зашевелились, встали и собираются прощаться.