Узелки
Шрифт:
"Слыш-шишь, знаеш-шь, идеш-шь... уходи, откуда явился, это не ваш-ша земля..."
И каменная сеть сжималась все туже и туже - пеньковой удавкой на шее, и, кашляя, задыхаясь, Клаус шёл по песку, едва переставляя ноги. Старик дёрнул сетью, подсекая улов - и Клаус упал, и дальше полз к воде на четвереньках, слыша за собой неумолимое дыхание Зверя. Успеть бы, пока не закрылся проход... Еще рывок, еще рывочек...
"Это не ваш-ше место..."
Старик дал по воде посохом-корягой, и, скручиваясь узелками волн, зелёные, серые, огненно-красные - картины-видения
И Зверь сказал: "Достаточно. Он все понял, и он уйдет. Они все со временем уйдут, все до единого. И это снова станет наша земля, земля предков наших, земля нашего рода".
И рыбоглазые старухи смеялись Клаусу из-под тёмной воды, манили к себе костлявыми, ракушкой обросшими пальцами, и мёртвый кирьял за спинами их сжимал в руках собственную отрубленную голову, и серый, как прибрежный туман, Зверь тронул Клауса лапой, разрывая в лохмотья стальную, остро-кольчужную сеть.
И Клаус вскрикнул, точно чайка с перебитыми крыльями, и Клаус шагнул с обрыва в воду, жадно раскрывшую ему объятья, серо-чёрную воду, и, выпустив когти, острые, как заточенные ножи, старухи дрались над телом его, отрывая куски красно-спелого мяса, и красным окрасились воды залива Кирьяльского, и красные капли крови стекали по водорослево-зелёной бороде старика, и мёртвый кирьял смеялся беззвучным смехом, пуская пузырьки воздуха из приоткрытого рта, и Зверь видел это, и сказал Зверь, что это хорошо...
***
– Прости, богородица пресвятая, грешного раба божьего... не надо со мною так... не хочу... уберите газету, снимите камень с души...
– его было невыносимо много, этого красного, яркого, злого, доводящего до безумия. Точно бык с трепещущей тряпкой у морды, Степанченко метался по Лиговке, от дома к дому, преследуемый ослепительно-красным, наискось проносился через подворотни, слепо тыкался в дворы-колодцы. Серый камень смыкался за спиною его, бесконечно огромный лабиринт лиговских улиц, Степанченко кричал, запрокинув голову к холодному, бледно-серому небу, в скачущие по нему беспорядочно колесницы туч, и небо отзывалось ему раскатами грома, и тонкие струйки дождя текли по лицу Степанченко, и мокрыми каплями сбегали за воротник.
– Никакая контра... не заставит сдаться... врешь, не возьмешь, сука...
– красный ринулся откуда-то с облаков с очередной молниевой вспышкой, заставив на мгновенье ослепнуть, швырнул Степанченко на колени посреди мостовой. Степанченко упал, больно ударившись о булыжник. Штанина вмиг набухла гвоздично-красным, юркохвостыми змейками кровь разбегалась в стороны, впитываясь в камни и землю, Степанченко ругался, подняв к небу кулак, и красный отвечал ему громовым хохотом.
А потом всё исчезло в мутной пелене дождя - Лиговка, небо, дворы-колодцы, стянулось сплошной, грязно-серой непроглядной стеною из пористого камня, красной повязкой легло на глаза, и Степанченко шёл вслепую, ладонями шаря по мокрым каменным стенам. И лабиринт всё не кончался, и вел в новый лабиринт, и красная повязка на шее Степанченко сжималась всё туже, Степанченко хрипел, исходя кровавой слюной, точно загнанное животное, и сейд ждал его - огромный, как гора, маячил в конце лабиринта, и красно-бурыми кляксами жгли мхом поросшие бока его.
"Слыш-шишь, знаеш-шь, идеш-шь... уходи, откуда явился, это не ваш-ша земля..."
Степанченко
– А вот и хрен вам, кровопивцы! Накося, выкусите!
И Обводный тотчас скрутило воронкой, выгнуло, повело. Серый, точно каменное горло тоннеля, водоворот образовался прямо перед лицом Степанченко, и бледные, как кость, длиннопалые руки вытянулись из воронки, зашарили слепо по перилам, ища Степанченко.
"Это не ваш-ше место..."
Прижатый намертво к перилам моста, Степанченко видел - рваные, точно кадры кинопленки, чёрно-белые картины в мутном стекле Обводного: несчётные силы врагов, наступающих с запада на Петроград, взрывы бомб, занимающиеся красным огнем склады с хлебоприпасами, голод, лютый мороз, трупы на детских саночках, блокадное кольцо, все сильнее сжимающееся вкруг обреченного города...
"Так будет. И вы уйдете - все. Придет время - вы все уйдете, все до единого. И это снова станет наша земля, земля предков наших, земля нашего рода".
И, перебросившись через перила, точно тяжёлый куль, Степанченко прыгнул - в воронкой раскрывшуюся, чёрную, бездонную пасть, туда, где лишь пустота и холодные рыбы, и красный больше не ужалит его.
И ворота закрылись за его спиною, и сыто вздохнул сейд, и эхом отозвались ему камни Обводного... И наступила тишина.
***
Участок набережной Обводного канала, от Борового моста до рек и Волковки, с тех самых пор обрё л зловещую славу "места самоубийц". Каждый третий год каждого десятилетия люди массово сводят счеты с жизнью на этом самом отрезке набережной, словно бы во всем городе для них не находится иного места. В 1923-м году на Боровом, Ново-Каменном, Предтеченском мостах покончило с собою 89 человек, в 1933-м - 107, рекордным стал 1993-й год - 303 самоубийства. Данные о 2003-м и минувшем, 2013-м году, пока что засекречены.
Не верите? Приезжайте к нам лет через дев ять, в 2023-м, в блистательный, парадный Санкт-Петербург. Минуя Мойку и Фонтанку, углубитесь в грязно-заводские, непритязательные внешне районы Лиговки и Днепропетровской , пройдитесь по набережной, от Волковки к станции метро "Обводный канал", остановитесь, постойте хотя бы пару минут, вглядываясь в серые волны Обводного... Прислушайтесь к собственным ощущениям.
Быть может, тогда городская легенда покажется вам нечто большим, чем просто бесплодн ою выдумк ой богатых фантазией местных рассказчиков?
_____________________________________________________________________________
* Кирьялаланд, земля кирьялов - Карелия на древнескандинавском
* Тавастланд - центральная часть Финляндии, завоеванная шведами