Уж замуж невтерпеж
Шрифт:
Сорок пять минут она у меня протягала штангу. С нее сошло сто потов, но весы показали столько, что домой она улетела, как на крыльях.
В лифт я зашла вместе с бабой Зиной. На ней было старое, потертое пальтецо. Смотрела она на меня как-то странно, искоса. Кажется, ей хотелось мне нахамить, но она не знала точно – можно ли.
– Что? – усмехнулась я. – Не прикупили себе новое пальтишко? Старое вполне отстиралось! Надо же! Деньги, наверное, в старый вонючий чулок – и под подушку?!..
Баба Зина вжалась в исписанную, заплеванную
– Что?! – оскалилась во мне мерзкая мышь. – Угадала?
Лифт остановился, бабку вынесло наружу, она закрестилась то слева-направо, то справа-налево, потому что всю жизнь была членом партии и не знала, как это делать.
Дома не царил разгром, и не воняло гарью. Полы были чисто вымыты, обувь аккуратно расставлена, а на тумбочке, где стоял телефон, вместо привычного бардака, я увидела идеальный порядок.
– Что случилось? – спросила я у Васьки, который высунулся из своей комнаты.
– Ничего, – жалобно сказал Васька, и я поняла, что он ждал, что я приеду домой с самой лучшей в мире собакой.
– Я стал сам дополнительно заниматься английским! – он помахал у меня перед носом ярким учебником.
– Молодец, – без энтузиазма сказала я. – Это нужно в первую очередь тебе самому, – вылезла вновь на свет серая мышь. – Не нужно ждать от жизни подарков!
Васька сошел с лица и скрылся за дверью.
– Мне никто не звонил? – спросила я дверь.
Она промолчала.
Ива и Флюра сидели с лицами синего цвета. Мне понадобилась ровно минута, чтобы сообразить, что это косметическая маска.
– Только не ори, Лорка, – сказала Ива с закрытыми глазами, – я не умерла, хотя, тебя, наверное, теперь трудно испугать. Это голубая глина. Он нее молодеешь мгновенно!
– А оно надо? – хмуро спросила я.
– Кому как, – Ива открыла подкрашенные глаза. – Мне – да. А тебе не поможет.
– Не поможет, – кивнула я.
Моя серая мышь не справится с Ивиной зубастой крыской, нечего и стараться.
Флюра тоже открыла глаза и посмотрела на часы.
– Ой! – подскочила она. – Опоздала! У нас собрание беженцев! Мы пишем письмо в мэрию, требуем улучшения жилищных условий! – Она хотела проскочить мимо меня в ванную, но я преградила ей дорогу.
– Требуете?! – прошипела я. – Требуете?!! По-моему вам лично, и вашим братьям-беженцам выделили несколько роскошных коттеджей на окраине города!
Флюра округлила и без того круглые глазки.
– На окраине! – пискнула она.
– А кто вам что должен?! – заорала я. – Кто?! Правительство? Государство? Что? Огромные квартиры в центре?! С чего ради?
– На трех хозяев! – отчаянно возмутилась Флюра.
– Какой кошмар! – я всплеснула руками, как переигрывающий клоун. – Сотни научных сотрудников, врачей, учителей, десятками лет живут в общагах и на съемных квартирах! И не пишут ночами письма в мэрию!
– Мы голодаем! – крикнула Флюра.
– У вас же гектар земли вокруг домов! Вспашите! Посейте морковку! Посадите картошку! Огурцы, помидоры! Консервируйте на зиму! Этим занимается большая часть населения города, даже те, кто прилично зарабатывает и живет в хороших квартирах в центре!
– Вспашите?! Посейте?! – Флюра захлопала покрасневшими глазками. – Я не крестьянка! Мы не крестьяне!
– Вы лентяи, господа беженцы! Суете в телекамеры своих едва рожденных детей, будто нашли их в капусте, и кричите, как вам плохо живется в огромных домах на три семьи. Даете на своих кухнях интервью о своем бедственном положении, а на заднем плане у вас красуется бытовая техника такой стоимости, что не каждый вполне зажиточный горожанин может себе такую позволить! Вы лентяи, господа беженцы! Сначала вы захотели новое корыто, потом большой дом, потом орете, что вы не крестьяне, а знаете, что случается с теми, кто требует сделать их столбовыми дворянами? Они остаются у разбитого корыта!
– У нас уже было разбитое корыто! Было! Мы все потеряли, все, что нажили тяжелым трудом за всю жизнь! И мы не виноваты в этом! – По голубому лицу Флюры вдруг потекли крупные слезы, оставляя на щеках кривые дорожки.
Я пожалела, что начала этот разговор, что наговорила глупостей. Каждый живет, как может, как умеет, и как позволяют обстоятельства. Я пожалела, но сказала:
– Каждый человек должен быть готов, что может потерять все, что нажил тяжелым трудом. И самое глупое – искать виноватых, тратить время на собрания и бесполезные письма. Каждый человек должен быть готов начать свою жизнь заново. Вы всего лишились? Плевать. С вами ваши голова и руки.
Флюра всхлипнула, выскочила в коридор, и, забыв смыть с лица голубую глину, натянула Ивино пальто. Она ушла, хлопнув дверью так, что у Ивы над кроватью зазвенел колокольчик.
– Ну, Лорка, ты даешь! – сказала Ива. – Кажется, нам придется искать новую сиделку.
– Не придется, – отрезала я. – Завтра извинюсь и накину к жалованью полтинник. Останется, куда денется! Целыми днями трепаться, смотреть с тобой сериалы и делать маски, это тебе не картошку садить.
– Э... а это, ты сможешь накинуть его... полтинник? Флюра сказала, что по ящику говорили, будто наш Балашов, того... ... без копья.
– Смогу. Я буду мыть пальмы. Кормить рыбок. И найду кого-нибудь ... побогаче этого Балашова.
Я развернулась и хотела уйти.
– Эй, Лорка, смой с меня глину, а то рожу так стянуло, что рот не открывается!
Я принесла ей тазик с водой. Плюхаясь, Ива сказала:
– На твоем месте я бы не спешила.
– Что?
– Искать побогаче.
– Почему?
– Ну, знаешь, главное – не деньги, а отношение к ним.
Вода в тазике стала голубая.
– И чем же тебе нравится отношение к ним Балашова?