Ужасы Фобии Грин
Шрифт:
— Кажется, страна устала от разговоров.
Ребенок пинался, и это было так здорово, что Фобия даже всплакнула, стараясь не сбить ровное дыхание, чтобы не разбудить не только Нэну, но и Сению Кригг с Антонио, дрыхнувших на соседних кроватях.
Вечером они все, кроме будущей матери, напились. Старая заплесневевшая бутылка ячменного виски была извлечена из темного угла амбара, торжественно отмыта и откупорена.
— Я даже готова была отдать ему свою невинность, — заплетающимся языком жаловалась Сения Кригг и размахивала указательным
— А вы разве не? — изумился Антонио.
Он был очень напряжен, и было видно, что ему неловко в обществе счастливой Нэны, которая то и дело норовила к нему прикоснуться, погладить по волосам, провести ладонями по плечам.
— Как ты смеешь предполагать такое! — вспыхнула Сения Кригг. — Разве ты видишь на этом пальце обручальное кольцо?
— А что, — сказала Фобия, отводя в сторону указующий перст старой девы. — Были бы сейчас женой президента… Или кто у нас теперь Оллмотт?
— Наместник! — провозгласила Сения Кригг. — Кризисного управляющего страной из числа воинов всегда звали Наместниками.
— Какая ирония, — оценила Фобия.
— Но это все ерунда, — отмахнулась Сения Кригг. — Знаете, что самое трагичное из того, что с вами всеми произошло?
— Работа проституткой, — сказала Нэна.
— Убийство Креста, — сообщила Фобия.
— Разорванная связь с Ханной, — внес свою лепту Антонио.
— Самое трагичное… Самое трагичное то, что вы так и остались неучами! — отмела все их предположения оптом Сения Кригг. — Молодые, сильные люди. Вся жизнь впереди. А образование на нуле.
Фобия торопливо закрыла двумя руками рты Нэны и Антонио, чтобы заглушить их гогот.
— Вы что, — спросила она весело. — Будете проводить уроки?
— Всенепременно! — покивала Сения Кригг, потом сделала несколько неверных шагов в сторону, рухнула на первую попавшуюся койку и моментально вырубилась, всхрапнув еще в полете.
— Ну, а ты? — спросила Фобия Антонио.
Он налил себе еще выпить.
— После ритуала вернулся домой, к родителям. Знаешь, все эти удобства, слуги, вкусная еда, тусовки и загородные клубы. Отец выбирал для меня колледж. А на душе так тошно, хоть вой. Ханна и твои родители покинули страну. После того, что ты сделала с Мераком Леви, житья им совсем не стало. Их дом обыскивался несколько раз в неделю, вобсы простучали все стены. Они никак не могли поверить, что ты не поддерживаешь связи с семьей.
— Оллмотт вернул вобсов в столицу?
— Вернул вобсов, начал войну. Сказал, что магия позволит нам выбраться из положения страны, стоящей раком. А потом прислал за мной и велел увезти Сению Кригг из столицы. И ты знаешь… Я обрадовался.
Милый, избалованный, преданный Антонио. Обрадовался он, очутившись вместо колледжа для таких же мажоров, как и он сам, в черте военных действий.
Фобия тихонько встала. Нэна слегка пошевелилась, недовольная тем, что источник тепла, греющий спину, исчез. Но глаз не открыла — привыкла, что Фобия бродит по ночам
На улице было темно, но света и не нужно было.
Если бы Крест был жив — он бы нашел ее, в сотый раз повторила себе Фобия. Оллмотт же нашел.
Она подошла к деревянному домику, тому самому, в который когда-то давно, миллионы и триллионы лет назад принесла тарелку с на удивление вкусной кашей.
За несколько месяцев пребывания здесь, Фобия еще ни разу не входила внутрь.
Рассохшаяся от морозов дверь поддалась с трудом. В домике воздух был нисколько не теплее, чем снаружи. Она нащупала рукой фонарь, стоявший на привычном месте, включила тусклый жалкий свет.
Все было точно так же. Узкая кровать, заправленная колючим одеялом. Стопка штанов и маек в шкафу — помнится, Крест уходил налегке.
Фобия присела на корточки, прикоснулась рукой к шерстяной жесткости холодного одеяла.
— Грин, что тебе от меня нужно?
— А что у вас есть?
— Поломанное сердце и вечное рабство. Хочешь?
— Хочу, — вслух сказала Фобия. — Очень хочу.
В тишине ее голос прозвучал слишком громко. А кровь застыла, когда она услышала торопливые шаги снаружи, скрип деревянных ступеней домика.
Не бывает такого. Не бывает.
Очень медленно Фобия повернула голову и увидела мужской силуэт в проеме двери. И не сразу поняла, что это всего лишь Антонио — противный, гадкий Антонио, и не спится ему!
— Уйди, — глухо сказала Фобия, она положила голову на кровать, прижалась щекой к одеялу. — Уйди.
Но он не ушел, а наоборот, в два шага преодолел разделяющее их пространство, упал на колени рядом.
— Фоб, — сказал с негодованием и даже злостью. — Зачем ты так с собой? Хватит. Креста больше нет.
— Что ты знаешь об этом? — торопливо спросила она.
— Да ничего я не знаю, — с досадой отозвался он. — Но это все равное прошлое, ненужное тебе. Он страшный человек, и даже не человек вовсе!
— Уйди.
— Не уйду.
Это было так глупо — и руки Антонио, которые зачем-то схватили ее за плечи, рванули в стороны ворот куртки, и теплые, пахнущие виски губы, бессмысленно прижатые к ее губам. Зачем? Но когда он окончательно навалился сверху, что-то бессвязно шепча в область шеи, тогда Фобия разозлилась.
— Совсем рехнулся? — крикнула она, пытаясь оттолкнуть нетрезвого молодого мужчину.
— Я ждал… много лет…
— Идиот.
Она, наконец, освободила руку, несколько раз ударила Антонио по лицу — губы в кровь, вырвалась, встала, тяжело дыша.
Он сидел на полу, вытирая лицо рукавом. Злой.
— Утром ты уедешь, — сказала Фобия. — В свой колледж, или куда там.
— Иди к дьяволу, — отозвался он. — Знала бы ты, как я тебя ненавижу. Помнишь тот день? Ты стояла совершенно голая, и на твоих руках была черная краска. А я глаз не мог отвести от твоей груди, от твоих бедер. Я впервые видел такую красоту. Такую доступность.