Узник моего желания (Раб моих желаний, Побеги любви)

Линдсей Джоанна

После того как ее дамы увели ее из зала, Уоррик рухнул на стул рядом с Ровеной.

— Это должно было умерить мой гнев, но нет…

— И вызвало мой, — сухо заметила Ровена. Уоррик чуть не подавился от смеха.

— Ровена!

— Нет, простите меня, — серьезно сказала она. — Я не могу относиться к этому так легко. И ваш гнев, он, конечно, понятен. Сердечная боль, вызванная тем, что твой собственный ребенок хотел причинить тебе вред. Но постарайтесь вспомнить, что она все еще ребенок, у нее и месть носит такой же ребячий

характер.

Он приподнял бровь.

— Ты пытаешься утешить меня?

— Боже правый, я даже не мечтала об этом. Он не мог опять сдержать смех.

— Я рад, что ты здесь.

Ровена затаила дыхание при этих словах.

— Правда?

— Да, мне противно думать о том, что надо было бы выезжать в такой ливень, чтобы искать тебя.

Она изумленно посмотрела на него и заметила вдруг, что в уголках его губ притаилась лукавая усмешка. Неужели этот устрашающий дракон подшучивает над ней?

Это было удивительно, насколько спокойно она чувствовала себя теперь с ним. Он не казался теперь захватчиком, она не казалась себе пленницей. Неужели эта ночь, когда они испытали взаимную страсть друг к другу, действительно положила конец его мстительным намерениям? Вопрос был слишком интересным, чтобы не попытаться его выяснить.

— Ситуация с кражей, — осторожно начала она, — разрешилась к вашему удовлетворению?

— Да. — Здесь, да.

Ровена думала остановиться на этом, потому что услышала намек, который не вдохновил ее. Но в выражении его лица не было угрозы, и она решила еще попытаться.

— А что насчет моего пребывания — временного, в лесах? Он прыснул, услышав, какие осторожные слова она подбирает для своего вполне успешного побега, если бы только не этот ее братец с планами мести.

— Что тебя интересует?

— Буду ли я наказана за это?

— Разве я чудовище, чтобы наказывать тебя, когда я знаю, какой вред мог быть тебе причинен, если бы ты не ушла из замка? Она усмехнулась.

— Тогда…

— Не говори этого, — предупредил он.

— Чего? — невинно спросила она.

Его нахмуренный вид был тем не менее совсем не страшным.

— Поскольку мы разобрались теперь с твоей кражей и твоим побегом, ты собираешься, наверное, обсуждать со мной твою жадность?

Ровена округлила глаза.

— Что касается этого обсуждения, я бы отложила его на будущее — на какое-нибудь весьма отдаленное будущее. Но есть еще одна вещь…

Сейчас, когда она дошла до того вопроса, ответ на который хотела знать, она не решалась его задать. Он был в мирном настроении, несмотря на всю эту неприятную историю с его дочерью, и ей не хотелось увидеть, как лицо его опять примет жесткое выражение. Но она хотела узнать, насколько серьезно изменилась его позиция по отношению к ней. Или это просто внешнее? Наконец она высказалась.

— Собираетесь ли вы по-прежнему отобрать у меня ребенка, Уоррик?

То, чего она боялась, произошло

на самом деле — жестокая маска закрыла его лицо: изменилось выражение глаз, губы сжались, и ледяная угроза слышалась в его тоне.

— Что заставило тебя думать, что я больше не собираюсь этого сделать?

— Я… я не думала так — только…

— Ты бы хотела воспитывать его как виллана?

— Я не виллан! — огрызнулась она. — У меня есть собственные владения.

— У тебя нет сейчас никаких прав, кроме тех, что я тебе даю, — прорычал он.

— Что вы будете делать с ребенком? — спросила она. — Кто будет смотреть за ним, когда вы уйдете сражаться на свою проклятую войну? Кто-то из вилланов? Ваша жена?

Он не обратил внимания на ее тон.

— Если будет сын, я сам буду смотреть за ним. Я хочу сына. Дочь? — Он пожал плечами. — Незаконные дочери иногда оказываются полезны, как я недавно убедился.

Она была так рассержена этим ответом, что чуть не закричала. Но срываться, как она сделала только что, не имеет смысла, тем более с ним.

Она постаралась умерить свое негодование и уже более мирным тоном спросила:

— А как с лаской, любовью и правильным воспитанием? Он приподнял бровь.

— Ты думаешь, я неспособен к таким вещам?

— Да. И Беатрис тому прекрасный пример.

Это был удар ниже пояса, и притом верный. Выражение его лица изменилось, и она увидела человека, глубоко раненного горем.

Невероятно, но Ровена, почувствовав это, ощутила, что у нее сжалось сердце, и она вскочила со стула и бросилась к нему.

— Прости меня! — воскликнула она, обняв его за шею руками. — Я не хотела, честное слово, не хотела! Это не ваша вина, что в стране творится такое беззаконие, что вам приходится без конца воевать, а не быть дома с семьей. Этот проклятый Стефан виноват во всем. Это из-за него мой отец был вынужден все время сражаться, и вы видите, до чего в итоге я дошла, и это несмотря на то, что со мной была мать. Вы можете быть только виноваты в том, что больше меня не запугиваете, и я распустила свой язык…

— У-успокойся.

Он затрясся и сжал ее руки в своих. Она пыталась отклониться и заглянуть ему в лицо, но он слишком крепко прижал ее к себе и подозрительно шумно засопел.

— Уоррик? — спросила она испуганно. — Вы… вы ведь не плачете?

Он затрясся еще сильнее. Ровена нахмурилась. Он наконец отпустил ее, но только взглянул на ее лицо — и его сдерживаемый до сих пор смех перешел в громкий хохот. Ровена вскрикнула от раздражения и ткнула его в грудь. Он обхватил ее лицо обеими ладонями и начал целовать ее, но оттого, что он еще смеялся, то были прерывистые поцелуи, по крайней мере вначале. Но она оказалась еще достаточно рассержена и вцепилась ему в волосы обеими руками, притянув его к груди. И это положило конец его развлечению и через некоторое время — ее раздражению.