Узники Ладемюле, или 597 дней неволи
Шрифт:
Но, как говорится, «беда одна не ходит». Вскоре слегла мать, и мне вновь пришлось обращаться к фельдшеру. Теперь в амбулатории находились раненые советские военнопленные, так как раненых немецких солдат отправили в тыловые госпитали на долечивание.
Запасы лекарств еще были, равно как и запасы продовольствия. Перед приходом в деревню немецких войск местные власти из сельсовета и колхозного правления, в том числе и заведующая сельской торговой точкой, умчались на оставшейся колхозной полуторке на Восток. В магазин тотчас же ринулись сельчане. Я поздно узнал о разграблении сельмага и пришел, как говорят, к шапочному разбору. Наиболее ценные продукты и промтовары мгновенно разошлись по рукам. На мою долю досталась дюжина стеариновых свечей, которые, несомненно, пригодились в последующем, когда не стало керосина для ламп. После разграбления сельмага, почуяв полное безвластие, крестьяне стали прибирать к рукам и другое колхозное имущество: коров, лошадей, овец, а также телеги, фуры,
В качестве переводчика был приглашен не призванный по возрасту старик по кличке Шкраб. Так называли в свое время учителей, школьных работников. Был ли он когда-либо школьным работником, неизвестно, а то, что был он в немецком плену в первую мировую – несомненно. И каким, скажите, он мог быть переводчиком, если не мог двух слов сказать по-немецки? Итак, он стал объяснять ситуацию такими словами: «Вот эта фрау», – показывая пальцем на обвиняемую, – «украла у этой фрау» – опять указывая пальцем, – «колеса». Немецкий офицер ничего не понял из доклада так называемого переводчика, кроме слова «Фрау» и заорал благим матом: «Вег! Раус руссише швайне!» Еще долго в деревне жители рассказывали эту историю, как веселый анекдот.
Мародеры с берегов Рейна и Эльбы
С приходом немцев мы, подростки, вскоре поняли истинный смысл слова «оккупация». В деревнях и поселках, где были расквартированы воинские части, немцы беззастенчиво грабили местных жителей. Тревожное кудахтанье кур, визг свиней, мычание коров, которых вели на убой, чтобы насытить «гуляшную пушку», было типичной картиной оккупированной деревни. Ездовые проезжающих обозов, забежав в крестьянскую избу и с ходу крикнув хозяйке: «Матка, млеко, матка, яйки, матка шпек!» – шарили по всем углам и, схватив добычу, исчезали со своим обозом. Мы, подростки, держали своих коров на поводке, не отпуская их ни на шаг от себя, пока они щипали траву у обочины дороги. Внезапно с сиденья одной из повозок проворно соскочил коренастый рыжеволосый, с такой же рыжей растительностью на руках с засученными рукавами куртки, ездовой, быстро направился ко мне и попытался вырвать из моих рук поводок, на котором я держал свою Зорьку. Пока мы перетягивали канат, моя Зорька, не будь дурой, как только мы отпустили поводок, улизнула в кусты к болоту. Тут и началась между нами настоящая потасовка. Упустив живой трофей, не ставший достоянием полевой кухни, ездовой всю силу обрушил на меня. Я отчаянно отбивался, иногда нанося противнику ощутимые удары. Пока шел этот поединок, обоз остановился, и все ездовые с любопытством наблюдали это потешное зрелище, громко хохотали, подзадоривая сослуживца. Наконец немец оставил меня и вернулся к своей повозке. Так и уехал он не солоно хлебавши. На следующий день лицо у меня отекло, а под левым глазом светился фиолетовым пламенем великолепный фонарь.
В этот же день нас, бывших школьников и нестарых женщин, немцы отправили на бывшую колхозную ригу, куда еще до прихода немцев был свезен урожай колхозного поля в виде сжатых снопов пшеницы и полновесной ржи. Там же стояла приобретенная колхозом перед войной сложная молотилка, на которой можно было очищать и сортировать зерно после обмолота.
Среди прибывших на обмолот был и наш учитель математики – Иван Анисимович Терещенков, не призванный в действующую армию по болезни. Весть о моем поединке с немецким ездовым сразу же разнеслась по деревне, а тут все увидели результаты сражения на моей физиономии. Учитель встретил меня словами: «Нечего было лезть на рожон. Плетью обуха не перешибешь!». Спустя некоторое время он вступил в полицию, но прослужил в ней недолго. Однажды ночью его подняли из теплой постели от молодой жены, с которой он перед войной сочетался гражданским браком, и увезли в лес, где он получил свои 9 грамм в сердце, оставив юную жену – десятиклассницу Дарью Соловьеву – молодой вдовой. Справедливый суд над ним свершился в мае 1942 года, когда в деснянских лесах формировались партизанские отряды, одним из которых командовал бывший кадровый военный Валентин Бабуров. Его отряд действовал в районе деревень Богдановка и Поляковка, которые находились по берегам реки Десны. Оттуда отряд совершал смелые рейды, нападая на немецкие гарнизоны, отведенные на отдых немецкие части.
Новый порядок оккупантов
На оккупированной территории немцы пытались
Как в гражданскую войну, так и в Отечественную, разделившую даже близких родственников, одни были на стороне фашистской Германии, другие защищали страну, в которой судьбою было начертано жить и работать.
Так, в деревне Костыри старостой был назначен бывший колхозный бригадир – Савостин Капитон Маркович, в то время как его сын Сергей был призван на фронт по окончанию десятилетки. По приказу немцев он назначал хозяйства, которые должны были снабжать немецкие части говядиной, отдавая свою кормилицу на полевую кухню. А бывало и так, что в ночное время ему наносили визит придеснянские партизаны, увозили его в лес и под страхом расстрела приказывали снабжать мясом не только немцев.
Немцы также играли на религиозных чувствах верующих, открыв церкви и разрешив отправлять церковную службу. Незнамо откуда появились самозванцы священнослужители, которые забыли молитвы.
Наша деревенская церковь была построена из добротных сосновых бревен и во время антирелигиозной вакханалии в тридцать шестом году разобрана и вывезена в город Рославль, где превратилась в шпагатную фабрику на окраине города. А в деревне жил горбатый портной-самоучка Иона Марченков, который вдруг ударился в религию и объявил свою хату церковью. Где мог, достал старинного письма иконы и начал отправлять службы в своей избе, взывая к своим прихожанам гнусавым голосом молитвы. Сын же его Алексей после окончания десятилетки уже в первые дни войны был призван в действующую армию. Иона часто жаловался соседям: «Леска, Леска. Ну, как там ему на фронте, моему Леске!».
Жестокое испытание
Суровой зимой 1942 года, когда ртутный столбик опускался на отметку -35° С, немцы собрали молодежь и стариков и под конвоем направили их к месту боевых действий. Трупы убитых и окоченевших на морозе солдат нужно было убрать, уложить в сани, отвезти в тыл и там похоронить под березовыми крестами. Вернувшись домой, ребята рассказали нам любопытную историю. Им приходилось вытаскивать трупы солдат прямо из окопов и траншей, где они замерзли стоя с карабином в руках, держа указательный палец на спусковом крючке, не успев сделать выстрел в сторону позиций русских. Вот такой печальный конец нашли многие оккупанты на нашей земле.
Случилось так, что волею судьбы наш учитель физики, усердно расхваливавший на уроках умственные способности немецкой нации и многозначительно указующий перстом кверху, немецкими оккупантами был назначен начальником районной полиции. И вот уже весной сорок второго года с инспекторской проверкой он объезжал все полицейские отряды подведомственного ему района, контролируя участки, чтобы убедиться, верно ли служат его подчиненные новой власти, преданны ли они третьему рейху. Нерадивых наказывал, усердных поощрял, используя власть и полномочия. Когда я с крыльца своего дома увидел его гордо восседающим на породистом вороном коне в кожаной куртке на молнии, красной повязкой на рукаве и прочими регалиями, то не поверил своим глазам. Под ним было добротное светло-коричневое кожаное седло немецкой работы и добрый конь, скорее всего орловской породы. Протез его на правой ноге был скрыт высокими офицерскими сапогами. Во всем его облике было нечто торжественное, что возвышало его над простыми смертными. Перед ним трепетали рядовые полицейские чины – обращались к нему, называя господином Филипповым или господином начальником, а то и вовсе Его превосходительством. Невозможно было узнать в этом человеке скромного сельского учителя. Невольно приходили мысли о давних связях учителя с оккупантами. Мне верится, что он не избежал справедливого возмездия за безупречную службу новым хозяевам.
Пятнадцатилетний партизан
В суровую зиму 1942 года тяжело было русским военнопленным. У них не было верхней одежды, обуви и крыши над головой. Они не получали никакой пищи. Сердобольные крестьянки из ближайших деревень приносили из своих скудных запасов, кто что мог – хлеб, вареную картошку, хлебные сухари и т. д. Нечеловеческие условия, голод, холод, отсутствие элементарной медицинской помощи заставляли узников совершать побеги, что было связано с огромным риском. Часто доведенные до отчаяния, они бросались на колючую проволоку, которой был обнесен лагерь, и здесь находили свою смерть. Те же, кому удавалось бежать из этого проклятого места, находили себе приют в ближайших деревнях, где, собравшись в группы, создавали партизанские отряды.