Узы крови
Шрифт:
— После тебя, миледи.
Он увидел начало ответной улыбки, а потом ее вдруг сменило изумление, и Бекк упала прямо на скандинава. Когда Хакон подхватывал Ребекку, его рука натолкнулась на нечто жесткое, оперенное. Оно на палец торчало из ее спины.
Хакон поднял женщину на руки и зашел в ворота. Когда они захлопнулись, Хакон крикнул:
— Жан! Бекк ранена.
— Это пустяк! Ничего страшного, — только и сумела сказать она и потеряла сознание.
В следующий миг Жан уже был рядом с ними.
— Мне! Давай ее мне!
Он принял ее у Хакона, изумляясь тому, какой невесомой стала Бекк за ту вечность, пока он не брал ее на руки. Ее голова бессильно откинулась назад, незрячие глаза спрятались за густыми ресницами — и внезапно Жан смертельно испугался, что больше никогда не заглянет в эти глаза, не увидит в них любви или хотя бы гнева. Толпа солдат расступилась перед ним, крики ликования смолкли. Наверху Блез де Монлюк подошел к парапету, сдергивая с головы шляпу с пером. Скорчившийся у лестницы окровавленный Фуггер протянул перебинтованную руку к Жану и его ноше.
Жан мог пойти только в одно место. Только один человек в силах вернуть блеск черным глазам Бекк. Жану необходимо отыскать ее — и немедленно. Ему необходимо было найти его Анну.
Глава 2. ИНКВИЗИЦИЯ
Они пошли за ним прямо от входа в гетто. Хоть им и было известно, куда он направляется, полезно попрактиковаться, следя за старым евреем, петляя следом за ним по узким переулкам, а потом — по более широким и людным улицам. Им приходилось не только скрываться от него — а он был весьма осторожен и часто оглядывался назад, останавливаясь для этого около уличных лотков и трогая то грушу, то отрез ткани, — но и отвести глаза его теням. Их оказалось три, и в толпе они совсем не выделялись, поскольку избавились от всех внешних признаков своей веры и оделись как обычные римляне. Иногда они останавливались позади еврея, иногда уходили вперед и ждали, чтобы он снова опередил их. Они действовали умело, но Серые Волки были еще более умелыми и вскоре троих отделили, отрезали от старика — по двое на одного, включив незримых стражей в свой собственный танец обмана и переодевания.
Джанни Ромбо был доволен. Они неплохо выучились, его «волчата». Тем временем его более опытные братья — Рудольфо, Вильгельм — без труда взяли на себя роль пастухов, справившись со своим естественным желанием убить как можно быстрее — ради приведения в жизнь их плана. Вильгельму подобная сдержанность будет даваться особенно трудно. Его рука постоянно тянется в сторону кинжала. Но, встретившись взглядом с баварцем, согнувшимся над книгой на виа Гулиа и торгующимся с владельцем лотка, Джанни убедился в том, что тот владеет собой и спокоен. Еврей задержался впереди, у тележки пирожника. Джанни схватил яблоко и подбросил его в воздух. Монетка была выужена из кармана и брошена разносчику за миг до того, как яблоко вернулось к нему в руку.
Джанни был доволен еще по одной причине. Три тени говорили о том, что их добыча несет с собой нечто ценное: может быть, кольца, а возможно, даже ожерелье. Серые Волки охотились ради крови, но всегда приятно получать за свои труды дополнительную награду. Христовы дары дают средства на Христово дело.
Старик начал быстро удаляться, неожиданно повернул и направился к приземистому строению — Кастель Сан-Анджело. Джанни был уверен, что их не заметили, но все же что-то спугнуло их добычу. Похоже, в душе старого еврея возникло необъяснимое предчувствие опасности. Чтобы он не повернул обратно и не скрылся в гетто, куда они не смогут последовать за ним, им придется оставить его в покое.
Джанни начал есть яблоко, не сходя с того места, где его купил. Плод был старым, он пролежал всю долгую зиму в подвале, и кожура у него была покрыта пятнами и полосками. «Оно немного похоже на этого старого еврея», — подумал Джанни, медленно жуя. Эта мысль заставила его улыбнуться. Он ощущал своих людей, даже не видя их. Он знал, что они поняли сигнал, которым послужило это яблоко, и найдут чем заняться: начнут читать книгу, покупать орехи или жареную требуху. Тени еврея медленно проплыли мимо — одна за другой. Они скользнули в переулок и вскоре потерялись в лабиринте, лежавшем впереди.
Это не имело значения. Упражнение пошло на пользу. Серые Волки проследили свою добычу через половину Рима. Бросив огрызок яблока в забитую мусором канаву в центре улицы, Джанни свернул в улочку, которая вела в противоположную сторону от той, куда ушел еврей. Джанни знал, что остальные направятся к месту встречи своими путями — и соберутся там к полуденному колоколу. К этому времени еврей окажется в доме в оливковой роще на краю Трастеверы. Успокоившийся, считая себя в безопасности.
Джанни миновал небольшую часовню, построенную для местных рабочих и их семей. Ее можно было опознать только по кресту, вырезанному на притолоке. Он приостановился. Ему было бы полезно помолиться, сосредоточиться на словах Господа, поразмышлять о том, почему он, Джанни, по-своему совершает Христово дело. Наклонив голову, молодой человек вошел в сумеречный душистый мир. В часовне были грубые стены, украшения отсутствовали — она являла собой полную противоположность пышным дворцам молитвы, которыми изобиловал Рим. Эта скромная часовня напомнила ему сельские церковки, где Джанни впервые встретился со своим Спасителем — среди холмов в окрестностях Монтепульчиано.
Пол был выложен неровными плитками, местами разбитыми. Увидев, что он здесь один, Джанни сразу же распростерся перед алтарем, прижимая лицо к земле и повторяя раскинутыми руками фигуру креста. Он начал читать молитвы. Обычно ему удавалось целиком отдаться латыни, ее баюкающим ритмам и знакомым интонациям, но сегодня она представлялась такой же неровной, как выщербленные плитки пола под его щекой. Поначалу он решил, что его мысли слишком заполнены делом, которое ему предстоит. Он все еще занимается мелкими погрешностями и уточняет детали. Джанни боролся с собой, понимая, что ему следовало бы оставить это в стороне и полностью отдаться поклонению Христу. Он боролся, пока не понял, что именно ему мешает: эта часовня, столь похожая на те, которые он знал в юности, пробудила воспоминания, прогонявшие молитву. Хотя Джанни Ромбо не видел своих родителей уже три года, их грехи по-прежнему оплетали его, словно повилика — стебель.
Под сводом кашлянули. Джанни поднялся и быстро повернулся. Его рука потянулась к поясу и заправленному за него кинжалу. Позади него перед скамьями, сжимая руки, преклонил колени Вильгельм. Он посмотрел в сторону двери, и Джанни кивнул. В последний раз преклонив колени и перекрестившись, они вышли на дневной свет. Начался дождь, и Джанни посмотрел на небо, выискивая просвет в облаках. Дождь был не на пользу его плану.
— У тебя течет кровь. — Вильгельм провел пальцем по щеке Джанни. — Видишь?
На поднятом пальце оказалась красная полоса. А в ее центре — осколок плитки.
Джанни схватил этот палец и отогнул его назад. Огромный немец согнулся пополам от боли. Когда он наклонился совсем низко, Джанни приблизил губы к его уху и прошептал:
— Я рад был бы отдать всю мою кровь, когда мы будем делать наше дело. И все же хочу остаться живым, чтобы сделать это снова, снова и снова.
Он выпустил палец, и Вильгельм начал его растирать. Осколок плитки проколол ему кожу, крови стало больше.