В ад с чистой совестью
Шрифт:
– А… а вы кто?
Наверное, сегодня был день глупых вопросов, потому что ничего умнее я не смогла придумать.
– Наверное, сосед, если вы живете в этом доме.
Я поняла, что мужчина улыбается.
– Живу. Вернее, заехала только сегодня. А вы из поселка?
Уже достаточно поздно. Зачем он околачивается возле моего дома в такое время? Может, тоже, бандит какой-то? Незаметно для самой себя недавнего странного визитера я отнесла к категории бандитов.
– Из него самого. Только живу на отшибе.
Я никак не могла разглядеть собеседника.
Стоп! Он сказал, что живет на отшибе. Это где еще?
– Хотите сказать, что живете где-то рядом?
– Да вот, через сто метров мой дом.
Интересно, почему агент не предупредил, что рядом еще есть дома? Наверное, побоялся, что я откажусь снимать этот.
– Значит, мы соседи? – Не могла определить, радует ли меня этот факт, или лишает долгожданного уединения?
Очень некстати вспомнился визитер и то, как он нагло и по-хозяйски вел себя. Все-таки я рада, что рядом есть люди, в случае чего будет к кому обратиться.
– А что, у вас в поселке принято без приглашения наносить визиты? – поинтересовалась я, тщетно пытаясь разглядеть лицо собеседника.
– В каком смысле? – Его голос прозвучал удивленно.
– В смысле, что недавно у меня в гостях побывал мужчина, которого я не приглашала. Он решил, что вправе нагло проникнуть в дом, на правах лишь того, что является его хозяином.
– Ничего не понял. Какой хозяин, какого дома? – Мужчина был явно озадачен. – Имеете в виду этот дом?
– Ну, какой же еще?
Он тугодум? Меня начинали раздражать глупые вопросы. Не иначе, как сегодня не только у меня вечер глупых вопросов.
– Не думаю, что тут так много домов, которые сдаются в аренду. – Я старалась говорить спокойно, хоть чувствовала, как внутри закипаю от непонятного раздражения.
– В этой части поселка всего два дома – этот и мой. Только, у этого дома нет хозяина. Последний умер более ста лет назад. Дом потом пустовал длительное время, пока его не прибрало к рукам риэлтерское агентство, отремонтировало и начало сдавать…
По моей спине пробежал противный холодок, заставив вздрогнуть и плотнее закутаться в шаль. У них принято так шутить? Странное чувство юмора…
– А как он выглядел? – спросил мужчина.
– Кто? Ах да… да, ничего особенного. Такой высокий, лохматый и злой… в грязных сапогах, – вспомнила я, как посетитель топтал ковер. – Где только умудрился грязь найти в такую жару?
– Под ваше описание попадает половина поселка. Что-нибудь особенное в его внешности не заметили?
– Ничего особенного… Обычный грубиян.
Я попыталась представить себе его снова и поняла, что от страха не запомнила, как он выглядит. Помню только темно-серые, почти черные, глаза с нехорошим прищуром… Что-то еще было в его внешности, что не давало покоя, но никак не вспоминалось.
– Вспомнила! – внезапно осенило меня. – У него одна прядь в волосах была совершенно седая!
Я рассчитывала получить ответ, узнать, кто это приходил ко мне. Но видно, собеседник думал иначе, ответом
Я уже собиралась вернуться в дом, когда раздался его голос:
– Запирайте дверь как следует, чтобы избежать непрошеных гостей.
Как-то слишком равнодушно он это произнес. Я бы даже сказала, нарочито равнодушно. Он, словно хотел поскорее от меня избавиться. Это задело за живое.
– И это все, что вы можете сказать? – Мне было обидно до глубины души за подобное пренебрежение. – Не скажете, кто это был?
– Я не знаю. Не припомню никого, кто бы так выглядел.
Все то же равнодушие в голосе. Собственно, чего я к нему пристала? Он меня видит первый раз, вернее даже не видит в этой темноте. С чего он должен распинаться? Может, человек устал и торопится домой, а я пристаю со своими вопросами.
– Ну и ладно, – ответила я, стараясь придать голосу легкомысленные интонации. – Давайте, хоть, познакомимся, раз уж будем соседями какое-то время. Меня зовут Анфиса. Анфиса Маслова. – Я протянула руку, не особенно рассчитывая, что он ее увидит.
– Герман…
Я почувствовала, как рука утонула в большой и теплой мужской. Он слегка пожал мою и тут же выпустил.
– Если что, мой дом знаете где… – сказал он, и я услышала звук удаляющихся шагов.
Писательство я возвела в ранг труда, в отличие от тех, кто расценивает его, как увлечение. А любой труд требует максимум отдачи. Так было в школе, когда я задерживалась до вечера из-за дополнительных занятий с лодырями, не желающими усваивать информацию на уроках. И это притом, что вставала рано, к половине девятого спешила на работу. Выспаться удавалось только в выходные, когда папа ходил на цыпочках по квартире, боясь ненароком скрипнуть дверью.
Будильник завела на шесть утра. Как говорится, кто рано встает, тому Бог подает. Хотя о том, что он подает, у меня было довольно смутное представление.
Проснуться без чашки растворимого кофе с молоком у меня всегда получалось с трудом. Первое, что сделала, отыскала в шкафу самую большую чашку и наколотила в нее кофе. Причем молока добавила на одну треть. Именно такое и в таком количестве я любила кофе по утрам.
Три часа до обеда и три часа после – столько времени я отвела для работы. И еще два часа вечером. Ориентировалась на Трудовой Кодекс, восьмичасовой рабочий день.
Прихлебывая в меру горячий напиток, я устроилась за журнальным столиком, стараясь не думать о вчерашнем посетителе. Получалось с трудом, он же сидел именно в этом кресле, где я сейчас. Любовно смахнула пыль с черной лакированной поверхности ноутбука и, открыв крышку, включила его. Экран уютно засветился, загружая стандартную ХР-шную заставку с полем и небом. Все это время я неспеша прихлебывала кофе, чашка наполовину опустела, и в теле появилась утренняя бодрость. Сейчас бы еще сигаретку, но курить я бросила больше года назад. Правда тяга, особенно по утрам, пока сохранялась.