В Африку за обезьянами
Шрифт:
Постоянные места обитания этих мартышек находятся возле рек с крутыми и местами отлогими берегами. Здесь обычно растут огромные в пять-шесть обхватов сикоморы, достигающие 15—20 метров высоты.
На реке Аваш встречаются небольшие рощи из таких многовековых деревьев. В некоторых местах их толстые и уродливые стволы, соприкасаясь друг с другом, образуют как бы стены гигантских причудливых беседок, покрытых крышей из густых веток с листвой. В такой беседке можно спрятаться даже от тропического, низвергающегося водопадом дождя. Могучие стволы сикомор не соблазняют лесорубов-угольщиков: их слишком трудно рубить. Растущие по обоим берегам эти исполины, соприкасаясь своими ветвями, образуют шатер над узкими реками. У основания сикомор растут высокие кустарники, переплетенные лианами, которые тянут свои тонкие стволы к толстым ветвям дерева, спускаясь гигантскими петлями над водой и затем снова исчезая в густых ветвях. Вое это создает непроходимую чащу, где только юркие мартышки могут сновать взад и вперед. На верхушках гигантских деревьев виднеются многочисленные гнезда орланов.
Густые ветви сикомор, перевитые лианами, служат для мартышек убежищем, куда они прячутся
Обычно большое количество мартышек, прыгающих по веткам, можно видеть только утром и вечером, в остальное время дня они почти все время находятся на земле: щиплют побеги молодой травы, ловят насекомых (саранчу, кузнечиков), снуют по кустарникам, отыскивают гнезда птиц и поедают их яйца и птенцов или совершают набеги на огороды и поля. Только в июле и августе, когда созревают плоды сикомор, по вкусу напоминающие инжир, но менее сладкие, мартышки редко спускаются на землю. В отличие от павианов, мартышки не уходят далеко от деревьев, и поэтому поля, расположенные за один-полтора километра от леса, не страдают от их набегов. Разыскивая пищу, мартышки не всегда ходят стадом, как павианы, а разбредаются врозь; только детеныши и подростки держатся возле взрослых или обособленными группками. У каждого стада из 10—20 особей есть свое место на деревьях, куда оно возвращается после поисков пищи. В стаде мартышек очень много крика и драки; дерутся из-за корма, места на дереве и по причинам, неуловимым для глаза наблюдателя. Вообще создается впечатление, что это очень неуживчивые и сварливые животные. Особенно драчливы взрослые особи, однако их агрессия редко направлена на детенышей или подростков. Мне приходилось наблюдать в лесу и позднее в клетках, как двухгодовалые детеныши-подростки безнаказанно вырывали пищу из рук у взрослого свирепого самца. Самец ограничивался только угрожающим жестом в сторону похитителей, а если бы это были взрослые обезьяны, то дело наверняка кончилось бы потасовкой. В противоположность павианам, самец мартышки в большинстве случаев не вмешивается в драку между самками. У зеленых мартышек нельзя заметить такой «тирании» со стороны самца-вожака по отношению к стаду, как у павианов, особенно гамадрилов. Самки и детеныши берут пищу и едят ее в присутствии вожака, у павианов же это редко можно наблюдать. Их детеныши и самки, за исключением приближенной, едят корм только после того, как наелся самец.
Группа зеленых мартышек, пойманных у берега реки Моджо.
В стаде мартышек в большинстве случаев бывает только один взрослый самец. Когда подрастает другой, то между молодым и старым начинаются свирепые бои, в которых нередко принимают участие самки и подростки, поддерживая одну из сторон. Драка кончается тем, что побежденный соперник уходит, уводя иногда с собой часть стада. Мне приходилось наблюдать и процесс разделения стада после боя и отдельно бродивших взрослых самцов, повидимому, изгнанных из сообщества. У мартышек стадо менее организовано, чем у павианов, у них менее выражены стадные взаимоотношения, чем, например, у гамадрилов, где вожак не только «деспот», отнимающий корм у своих «подчиненных», но и сторож, первый замечающий опасность, и вожак, призывающий стадо к нападению или бегству, прекращающий ссоры и драки.
Звуки, издаваемые зелеными мартышками, несложны и немногочисленны; мне удалось уловить всего два звука, которые отличаются друг от друга: крик, сигнализирующий опасность, и крик во время драки или нападения. У самцов-вожаков, кроме того, существует еще один звук, что-то вроде «скр-ка-ка», который они издают при виде опасности, а утром на восходе солнца и вечером при заходе — без всякой видимой причины.
У мартышек менее выражена стадная реакция защиты отдельных членов стада, чем у павианов. Мне никогда не приходилось видеть, чтобы стадо мартышек пыталось освободить попавшего в ловушку подростка или взрослого собрата. Они никогда не нападают на человека, захватившего мартышку, хотя кричат и угрожают, забравшись высоко на дерево. Их мимика и жесты угрозы похожи на готовность к прыжку. Стоя на четырех конечностях, мартышка сгибает передние конечности, пригибает спину, поднимает слегка морду кверху, расширяет глазные щели и при этом делает резкие и короткие выпады всем туловищем вперед, производя как бы начальную стадию прыжка, но не отрывается от места, на котором она стоит.
Впрочем, и мартышки — вожаки стада, хотя и менее ревностно, чем павианы, выполняют сторожевые функции: завидя врага, они оповещают своих сородичей криком об опасности. Когда мартышки спускаются на землю в поисках пищи, то вожак время от времени поднимается на задние лапы и стоит одну-две минуты не двигаясь, только голова его ворочается из стороны в сторону: он пристально осматривает район, занятый обезьянами. Иногда нам удавалось въезжать на машине в глубь леса по широким тропам, проложенным людьми. Нередко на перекрестках троп вдали виднелся самец-мартышка, замерший столбиком и поглядывавший в нашу сторону. Шофер Ильма с восторгом кричал: «Смотри, мистер, полис (полисмен-регулировщик) стоит». Но как только машина приближалась метров на 200, «полис» издавал крик «скр-кр-ка-ка» и, задрав хвост, скрывался в кустах.
Самки-мартышки, как и все другие обезьяны, очень нежные и заботливые матери, самцы же к малышам равнодушны. Детеныш держится всеми четырьмя конечностями за шерсть матери, находясь у нее на груди и брюхе. Неся его, самка ловко карабкается по толстым стволам деревьев и проделывает большие прыжки с ветки на ветку и с дерева на дерево.
В район, где водятся мартышки, мы приехали поздно вечером
Мангиша и Ильма заночевали в деревне. Вернувшись рано утром, они сообщили, что нашли человека, который ловил когда-то мартышек. Охотник обещал притти в полдень и показать свой способ ловли. Я не хотел терять время. Мы отправились в заросли на берегу реки Аваш и установили нашу, клетку для ловли мартышек. Ловушку поставили на одном берегу под огромной сикоморой, а на другом берегу, в зарослях, посадили караульщика. Как только мартышка войдет в клетку, привлеченная положенной там кукурузой, ловец должен дернуть за проволоку, переброшенную через реку, и поднятый люк упадет. Сторожить взялся, находившийся у реки старик — караульщик примитивной водонасосной установки, принадлежавшей плантатору. По нашему предположению, обезьяна не должна бояться человека, сидящего на противоположном берегу. Во всем этом было лишь одно неудобство: чтобы подойти к ловушке, нам всякий раз надо было обходить кругом через мост, расположенный за полкилометра от места ловли. Переходить реку вброд нельзя, так как в Аваше водятся крокодилы.
Мы ушли к машине. К вечеру я вернулся, и сторож, взволнованно жестикулируя, начал быстро что-то говорить мне по-эфиопски. Из взволнованной речи я понял только, что «тота елем туруно» (мартышка нехорошая), «лепард туруно» (леопард хороший). При слове «тота» он корчил гримасу отвращения и плевал, а, упомянув леопарда, замемекал, как козленок, а затем начал производить гибкие движения телом и руками, подражая приготовившемуся прыгнуть хищнику. При этом караульщик негромко, но удивительно похоже зарычал, как леопард. Его энергичный, но непонятный мне рассказ был прерван громким смехом Ильмы, появившегося внезапно из зарослей. Ильма тотчас перевел, что «дзобаня» (сторож) предлагает оставить ловлю мартышек — этих мерзких животных — и советует привязать на ночь в клетку козленка. На его голос придет и попадется леопард, а это не чета мартышке, за его шкуру можно получить десять фунтов стерлингов, а если продать живого «френч» (европейцам), то можно выручить и значительно больше. Ильма закончил свой рассказ, обругав предприимчивого «дзобаня» глупцом («рас елем»), и с удивлением развел руками. Как это, мол, старик не может понять, что нам нужны живые мартышки, а не леопарды.
Наш способ оказался мало удачным. После того как захлопнули в клетке одного самца, остальные обезьяны ушли и больше не показывались. Переходить с тяжелой клеткой в другие места по берегу, заросшему колючками, было очень трудно. В течение следующих четырех дней попалась еще одна мартышка. Тогда мы с успехом применили другую систему, предложенную эфиопом из деревни Кока. Там, где водились мартышки, на гладком месте мы установили купол-корзину, сплетенную из веток. Диаметр купола около двух метров. Корзину мы ставили на один край, а второй поддерживали палочкой, подвешенной на стоящую вертикально рогатку. Чтобы подвешенная палочка не соскочила под тяжестью купола, ее удерживала горизонтальная палочка, которая подвешенную палочку прижимала к ножкам рогули. На горизонтальную палочку положили ряд прутьев, идущих под купол, а между ними заложили приманку (горох, пшеницу и кукурузу). Как только обезьяна забиралась под купол и брала приманку, она нажимала на прутья, которые сбивали горизонтальную палочку. Подвешенная палочка выскакивала под тяжестью купола, который падал и покрывал мартышку. Обычно наша пленница сильно билась, пытаясь поднять купол, подрыться под его края. Чтобы она не могла поднять западню, мы клали наверх полено или камень. Как только купол падал, нужно было сразу бежать и забирать мартышку, пока она не успела выбраться и удрать. Молодых мартышек брать легко. Мы приподнимали слегка купол и хватали обезьянку за хвост; она не оборачивалась и не кусала руки человека, а старалась, вырваться. Затем вырывающуюся обезьяну хватали другой рукой за шиворот и прижимали мордой к земле. После этого хвост отпускали и свободную руку подводили под подбородок обезьяны. Соединяя пальцы обеих рук вокруг шеи мартышки, но нажимая пальцами только на нижнюю челюсть и шейные позвонки, самую большую мартышку может удержать один человек. Попав в такое положение, обезьяна перестает биться, но старается пальцами и когтями щипать и царапать руки, удерживающие ее. Взрослых мартышек нельзя брать только за хвост, так как они оборачиваются и кусают руку, подобно тому как это делают собаки и кошки. Поэтому, прежде чем зажать руками шею мартышки, нужно извлечь конечности обезьяны через просветы между прутьями купола или через ячейку сетки, покрывающей купол, и удерживать их до тех пор, пока удастся, подняв купол, захватить ее вышеописанным способом за шею.
Таким путем мне и моим помощникам-эфиопам удавалось в течение дня поймать двух-четырех мартышек. Только один раз мы поймали за день восемь штук, и среди пойманных была одна самка с грудным детенышем. Но были и неудачные дни, когда мы, проходив целый день по лесу, возвращались к машине с пустыми руками. Хотя мои помощники получали поденную плату, независимо от количества пойманных обезьян, они переживали неудачи острее, чем я.
Всего мне удалось поймать около шестидесяти экземпляров, и среди них трех самок с грудными детенышами. Мартышки, как и все обезьяны других видов, рожают одного детеныша и, повидимому, очень редко двух. Мне пришлось видеть сотни самок, и каждая из них была только с одним детенышем.